Самвэл

— Твое замечание совершенно справедливо, дорогой Самвел. Наши полки двигались крайне медленно, а наши полководцы оказались довольно беспомощны в условиях армянской земли. Прежде чем мы подходили к городу или деревне, жители успевали покинуть их. Мы предавали все огню и шли дальше. А люди, узнав заранее о нашем приближении и заранее покинув свои жилища, укреплялись высоко в неприступных горах. В долинах и на плоскогорьях мы, правда, добились больших успехов, но в горах наши воины, как выяснилось, никуда не годятся.

При последних словах он выразительно посмотрел на персидского военачальника Карена; тот слушал с явным неудовольствием.

— Так значит, вы почти не углубились в горы? — спросил Самвел.

— Это было слишком трудно: я не хотел зря губить войско царя царей. Мне дорога каждая капля крови каждого персидского воина, а в горах армяне дрались не только оружием, но и камнями, палками, и не только мужчины, но и женщины. Их неистовство особенно обескураживало нас. Поэтому я ограничился равнинными областями и старался не особенно углубляться в горы.

— А в каких горах укрепились эти беглецы?

Меружану было очень приятно внимание племянника: в

этом он видел особое одобрение и был весьма доволен. И он начал подробно знакомить Самвела с положением страны. Рассказал, где и что произошло в последнее время, в каких местах сосредоточены главные армянские силы. Из его слов стало ясно, что кое-где персы потерпели сильное поражение, а во многие места так и не смогли вступить вовсе.

— Мы добились большого успеха в Айраратской области. И вообще во владениях Аршакидов, — сказал Меружан.

«Ну да: они остались без хозяина... не было ни царя, ни царицы». — подумал Самвел и со смехом заметил:

— И, конечно, сожгли беззащитные города!

— Надо было, дорогой Самвел. Как-нибудь в другой раз я объясню тебе, почему это было необходимо.

— Понимаю... — сказал Самвел, и голос его дрогнул. — Да, мы еще поговорим об этом...

Вагану Мамиконяну не очень нравился чересчур откровенный разговор Меружана с его сыном и, будь хоть какая-нибудь возможность, он предостерег бы Меружана. Но как навлечь подозрения на собственного сына, о котором он, к тому же и сам ничего толком не знал и всего лишь терзался смутными догадками?

Разговор прервался сам собою, когда вошли слуги и начали подавать обед.

Персидские полководцы не отказываются от привычных удобств даже в походах и па лагерных стоянках окружают себя всеми теми наслаждениями, к которым привыкли дома. Воздержанность и суровая военная простота им не знакомы. Меружан, воспитанный в привычках истинного воина и военачальника, был неприхотлив, но, следуя персидским обычаям, перенял все тонкости их уклада и обихода. Другого выхода у него просто не было: он поддерживал с персами самые тесные отношения.

Толпа богато одетых молодых слуг прислуживала гостям. Вся посуда была золотая и серебряная. И сколько бы наслаждения не доставляли изысканные яства, еще больше удовольствия доставляло великолепное убранство трапезы. Во всем видны были утонченность и доходящая до чрезмерности расточительность.

За каждым гостем стоял мальчик с венком на голове, с серебряным кувшином в одной руке и серебряной чашей в другой, и подавал гостю ароматный нектар. Перед шатром стояли музыканты, играли и пели не переставая.

Обед затянулся. Юный Артавазд сидел как на иголках, и изнывал от скуки и нетерпения. Пылкого юношу не привлекали ни песни, ни сладкие звуки музыки — на уме у него было совсем другое. И первым об охоте заговорил он: ему прощалась любая дерзость.

— Дядя Меружан, — сказал он, — сколько дней пробудет здесь ваше войско?

— Три дня.

— О, это чересчур долго, ей-Богу, чересчур! — воскликнул Артавазд, и его красивое лицо помрачнело. — И как же мы будем коротать эти три несносных дня?

— Как твоей душе угодно, — отозвался Меружан и погладил его по кудрявой голове.

Артавазд придвинулся к самому уху Меружана и прошептал:

— Если бы ты знал, как давно я не был на охоте, ты бы не поверил!

— И как давно, милый?

— С тех пор, как уехал из дома!

— И впрямь давно, тем более для тебя. Ты ведь, по-моему, любишь охоту.

— Еще как! Дома я чуть не каждый день ездил на охоту, иначе такое чувство, будто потерял что-то очень, очень хорошее.

Меружан добродушно расхохотался.

— Самвел, наверно, тоже любит охоту? — повернулся он к племяннику.

— Чуть не с пеленок! — ответил за сына отец. — Ему и десяти еще не исполнилось, а уж птицам нашего замка не было от него покоя. Не знаю, остался ли он и теперь верен своим старым привычкам...

— Я не так-то легко меняю свои привычки, — улыбнулся Самвел. — Охота — одно из самых любимых моих развлечений. И обернувшись к Меружану, спросил:

— Говорят, в этих местах по берегам Аракса очень много диких зверей?

— Да, очень много. Аршакиды, — ответил Меружан с насмешкой в голосе, — развели в своей вотчине только зверье. Болота не осушали, деревья вдоль реки не вырубали, лишь бы было место зверям и птицам, и те плодились в изобилии.