Самвэл

— Счастье и благоденствие не обходили нас своей благосклонностью, и наши житницы полны всеми благами мира. Мы способствовали процветанию торговли, мы способствовали процветанию ремесел. Но ты, о Меружан, беспощадной рукою разорил наше новое гнездо, которое мы свивали по веточке столько веков, которое давало нам безмятежный и безопасный приют. Ты сравнял с землею многолюдные и цветущие города, прославленные своими несметными богатствами во всем мире. Ты не пощадил даже Ван, свой собственный город, где гонимые сыны Израиля вкушали столь полное счастье при твоих праотцах. Против этой жестокости вопиют перед престолом Всевышнего души твоих блаженной памяти предков, восстает против нее и старик-священник, который, обливаясь горькими слезами, изливает ныне свою скорбь, хотя душа твоя и закрыта для нее, как бесчувственный камень, о доблестный Меружан!

Он снова на мгновение замолчал. Самвел слушал, с трудом скрывая беспокойство. Остальные смотрели на смелого старца с негодованием и знаками убеждали Меружана, чтобы он пресек дерзкие речи. Но Меружан позволил старику продолжать.

— Да, наши предки были приведены в Армению как пленники, но здесь они обрели счастье. А теперь ты уводишь нас в новый плен, в новую, неведомую страну. Правда, плен и гонения всегда были уделом сынов Израиля с тех пор, как они томились в египетском плену во власти фараонов, а потом, угнанные в Вавилон, терпели притеснения от ассирийцев. Долго, очень долго предки наши сидели и плакали па реках вавилонских и развешивали на ивах близ Евфрата свои священные свитки, оплакивая Сион и потерянный Иерусалим. Они долго и тяжко томились в изгнании, пока Кир, божественный владыка Персии, не освободил их из плена, вернул на родину, и Иерусалим снова обрел прежнюю славу и величие. Это дославное деяние связало нашу историю с историей персидских царей, которую украшают своим блеском и высокие добродетели Кира и его приснопамятное великодушие. Ты же, Меружан, ты навечно запятнаешь светлую память персидских владык, если снова уведешь в плен наш народ. Мы слыхали, что ты ведешь нас в далекий Исфаган. Что ж, веди, но мы не забудем Армению, нашу вторую родину. Мы сядем с нашими детьми там, у берегов исфаганских рек, и как некогда сыны Израиля на реках вавилонских, развесим на ивах Исфагана наше Святое Евангелие и будем оплакивать Арарат — наш священный Сион, будем оплакивать Араке — наш священный Иордан, будем оплакивать Арташат — наш священный Иерусалим! И оплакивая, будем проклинать человека, который изгнал нас с нашей второй родины...

Последние слова, будто молния пронзили окаменевшее сердце Меружана. Он вздрогнул, смутился и долго не мог найти слов для ответа. Гости тоже молчали, но нетерпеливо переглядывались: все ждали, что он прикажет отрезать дерзкому язык или вообще обезглавить бесстрашного обличителя. Велико было всеобщее изумление, когда Меружан ответил неожиданно мягко:

— Я исполняю высочайшее повеление царя царей Персии, о достопочтенный Звита. Слуги должны повиноваться своему господину, — так велит Евангелие, именем которого ты взываешь ко мне. Зачем же так немилосердно порицать меня?

— Да, Меружан, мое Евангелие, которое не так давно было и твоим, учит слуг повиноваться своим господам. Но ты из тех слуг, которые пользуются уважением и полным доверием своего господина. И если по твоему повелению все евреи, захваченные тобою в плен, вернутся домой — царь Шапух не станет гневаться; как знать, может быть, он даже поблагодарит тебя. Я взываю к твоему милосердию, Меружан. Смилуйся над моим несчастным народом, почти священную память Авраама, Исаака и Иакова, услышь мольбы старика-священника, который со слезами взывает к твоему великодушию. Даруй свободу пленным — и ты станешь вторым Киром, и еврейский народ Армении будет вечно благословлять твое имя!

— Все это прекрасно, достопочтенный Звита, — ответил Меружан с какой-то особенной ласковостью, в которой читалась и вся глубокая горечь его сердца. — Я охотно исполнил бы твою просьбу, но моему государю нужен твой народ. Исфаган и окрестные земли безлюдны. Мой повелитель желает заселить эти места народом, на который можно положиться. А евреи — народ не только трудолюбивый, но и верный. Мы переселим вас туда, и вы станете жить в Исфагане столь же счастливо, как до этого в Армении. И как теплое армянское гостеприимство заставило вас забыть Иудею, так и теплое персидское гостеприимство заставит забыть вашу вторую родину, Армению — если вы примете персидскую веру, как здесь приняли армянскую.

— На это не надейся, Меружан! — воскликнул старец в сильнейшем негодовании. — Если иудеи меняют веру и переходят в христианство, в этом нет ничего удивительного, ибо они всегда ждали Христа — своего Мессию. Но обожествлять солнце и поклоняться огню евреи никогда не станут!

Оба жреца задрожали от гнева, и на их лицах выразился гнев, уже готовый поразить самоотверженного старца. Ответ Меружана предотвратил вспышку.