Самые знаменитые святые и чудотворцы России

Первой книгой, предложенной ему для перевода, стала Толковая Псалтирь. Преподобный попал в затруднительное положение. Дело в том, что он в то время еще не знал славянского языка. В помощники к нему были определены Дмитрий Герасимов и Власий Игнатов, которые служили переводчиками в Посольском приказе с латинского и немецкого языков. Перевод осуществлялся так: Максим переводил с греческого на латынь, а его помощники — уже на русский язык. Со слов переводчиков текст записывали писцы — инок Троице-Сергиева монастыря Силуан и знаменитый книгописец того времени Михаил Медоварцев.

Работа была завершена через год и пять месяцев. Перевод был направлен на рассмотрение митрополиту Варлааму, который оценил его исключительно высоко. Великий князь щедро одарил Максима и поручил ему новый перевод, на этот раз толкование на Деяния Апостольские.

Спутники Максима, Неофит и Лаврентий, тогда же были отпущены на Афон. Обращался с такой просьбой к великому князю и Максим, однако получил отказ. Московские власти объясняли отказ необходимостью новых переводов. Но была и другая причина, о которой позднее афонскому старцу откровенно поведал его московский знакомый Иван Никитич Берсень Беклемишев: «Пришел еси сюда, а человек еси разумной, и ты здесь уведал наше добрая и лихая, и тебе, там пришед, все сказывати». Так Максим Грек остался в России.

Здесь он по-прежнему занимается переводческой деятельностью. Вскоре Максим выучил русский язык. Среди его переводов на первом месте стоят книги Священного писания, толкования на них, сочинения Отцов Церкви. Максим занимался и исправлением уже существующих переводов. В русских книгах он обнаружил множество ошибок и даже нелепостей, которые решительно исправлял. Перу Максима принадлежат и многочисленные оригинальные сочинения, написанные им по разным поводам.

Максим явился первым в России по-настоящему энциклопедически образованным ученым. Его влияние на книжную культуру древней Руси, на русских книжников того времени огромно. В келье ученого афонца собирается кружок образованных и влиятельных при дворе лиц. Среди них князь-инок Вассиан Патрикеев, князья Петр Шуйский и Андрей Холмский, бояре Иван Тучков, Василий Сабуров, Федор Карпов.

В этих беседах речь шла о различных сторонах русской действительности. Содержание бесед и высказывания ученого грека становились известными и за пределами Чудова монастыря. Многие его суждения, несмотря на их очевидную справедливость, вызывали неприязнь у русских иерархов и ревнителей старины. Максим говорил о приверженности русских к обрядовой стороне вероучения и о непонимании ими основных истин православия, о многочисленных суевериях. Обвиняли Максима и в недостаточном почтении к местным русским чудотворцам, в осуждении русских священных книг. «Здесь на Руси книги не прямы, — говорил Максим, — а иные книги переводчики перепортили, не умели их переводить, а иные книги писцы перепортили, ино их надобно переводити».

В 1521 году кафедру был вынужден оставить митрополит Варлаам, благоволивший к афонскому старцу. Его место в 1522 году занял Даниил, ученик Иосифа Волоцкого, один из явных недоброжелателей Максима. Отношение к Максиму со стороны великого князя также испортилось, особенно после того, как преподобный осудил процедуру избрания московского митрополита в Москве, а не в Константинополе. Василию III стало известно и о некоторых не вполне лестных высказываниях Максима в свой адрес. Воспользовавшись изменением в отношении к Максиму со стороны великого князя, недоброжелатели обвинили афонца и в политической неблагонадежности, в частности в связях с турецким правительством. В 1522 году в Россию прибыл турецкий посол Скандер, грек по национальности. Максим виделся с ним и имел беседы. Впоследствии это также было поставлено ему в вину. Особые подозрения великого князя вызвали и частые беседы Максима Грека с И. Н. Берсенем Беклемишевым и дьяком Федором Жареным, которые высказывали открытое недовольство порядками, сложившимися при дворе Василия III.

В 1525 году Максим Грек был привлечен к следствию по политическому делу Берсеня Беклемишева. (Берсень был обезглавлен, а дьяку Федору Жареному «урезали язык».) В том же году Максима привлекли и к церковному суду — уже по обвинению в ереси.