Самый большой подонок

– Я преодолел всю Эстафету от начала до конца и не смог перебороть своего карлика, – с горечью проговорил гост в пространство, словно отчитывался перед покоящимися на кладбище людьми.

Он отвернулся от могил, в которых не в меру распоясались мнимые или какие там ещё покойники, и с тоской посмотрел на меня.

Я потерял ощущение реальности: ноги перестали чувствовать опору, а тело повело себя наподобие оси теряющего обороты волчка. Это продолжалось секунд двадцать, потом мне полегчало, и до меня снова долетел слабый монотонный голос призрака:

– Мне думалось, ещё немного, и я возьму верх, и тогда… Но это оказалось жестоким заблуждением. Все мои усилия освободиться были тщетны, а может, я не слишком старался. Эстафета завершилась так печально, так быстро, так неожиданно. Как жизнь. Когда я отказался добровольно вернуться в возраст своего первого значимого грехопадения, меня отправили на Большой Эллипс. Там я сразу пожалел, что не внял недолгим и не очень настойчивым уговорам. На Большом Эллипсе со мною стали делать то, что я проделывал с другими людьми на Эстафете. Будучи на Эстафете, я повесил человека, а попав на Эллипс, неоднократно был жестоко избит, унижен, растоптан и в конце концов сам оказался повешенным тобой. – Лицо госта исказила нечеловеческая гримаса страдания, на шее резче обозначился след от верёвки. Он снова обратил взор к могилам, жившим своей особенной жизнью, помолчал, повздыхал, покачал головой и повернулся ко мне. – Он не даёт мне житья, – пожаловался гост, и даже в сумраке ночи я разглядел навернувшиеся на его глаза слёзы. – Зачем я не согласился начать жизнь сначала? – мученически заламывая руки, скорбно вопросил он, придвигая ко мне плоское как луна и такое же безжизненное лицо.

На минутку я тоже ощутил себя чуть тёплым покойником. Так сказать, в качестве nosferatu – то есть «не-мёртвого», – потому что действительно внимал печальному монологу, будучи ни жив ни мёртв от страха.