Скуку с меня как рукой сняло, но тут я вспомнил, что Лукафтер охарактеризовал Определителя как самого обыкновенного, среднего человека, «короля посредственности», и мне снова сделалось скучно. Скучно и до соплей обидно, что я не сумел толково воспользоваться плодами своей локальной победы и снова угодил в лапы к шестёркам Главного Бабуина. Сейчас я, как те несчастные на кладбище, сидел в клетке. И надо сказать, здесь думалось несколько иначе, чем на свободе.
Вновь колыхнулась дальняя портьера, и в зал вступил невзрачный человек с тощей папочкой под мышкой – надо полагать, Определитель собственной персоной. Человек неторопливо прошествовал к креслу, осторожно уселся в него и, положив папку на столик, включил неяркую настольную лампу на гибком кронштейне.
Я не поверил своим глазам.
Мне стало дурно.
Я понял, что был таким же болваном, каким и остался.
Я узнал его.
В кресле сидел Лукафтер.
Глава 29
– Должен заметить, молодой человек, что я ошибся, сказав при нашем расставании, что вот вы и побывали в Павильоне Гнусностей первый и последний раз, – великодушно признался Лукафтер. – Помните, вы запальчиво возразили на это, что пути Господни неисповедимы? В ваших пылающих гневом глазах я прочитал желание вернуться в Павильон лишь с одной-единственной целью: убить меня… Но вы должны помнить мой ответ. – Лукафтер на несколько секунд выключил лампу и, внимательно рассмотрев меня из поглотившего его полумрака, вновь зажёг её. – А я ответил, – продолжал Лукафтер, – что у нас тут пути исповедимы, даже очень. И, как видите, не ошибся. – Он засмеялся мелким гаденьким смехом, который странным образом сохранял присущую ему лёгкую картавость. Неожиданно Лукафтер энергично завёл ладони за голову и с видимым усилием стащил с лица искусно выполненную и идеально пригнанную мягкую маску. – Хе-хе-хе! – снова довольно прохихикал он, небрежно бросая личину на пол. – Признайтесь: ловко я разыграл вас?
Внутри меня разлилась тоска. Происходящее находилось на грани пошлости, кича и дешёвого фарса. Но тогда почему я не сумел упредить, предвосхитить, разоблачить этот убогий фарс?