Самый большой подонок

Я вышел в жизнь и покатился по ней смешно и неуклюже — так катится по льду человек, впервые вставший на коньки, причём плохо наточенные. Со временем техника катания усовершенствовалась, но лишь настолько, чтобы мне не пришлось походить на явного шута, клоуна или шоумейкера в цирке на льду. Однако настоящей техники, непринуждённой и раскованной, позволяющей передвигаться по скользкому жизненному полю с высоко поднятой головой, я так и не приобрёл. И сейчас, когда капсула мистическим чёрным саваном опускалась на меня, стремясь сокрыть от посторонних взоров сложную игру порождающих временны́е аномалии чудовищных неодолимых сил, которым я безропотно вручал свою судьбу, я с горечью подумал, что ни один жизненный отрезок не был пройден мною на хорошо и отлично: то я трусил или малодушничал, то уходил с линии огня, то избегал острых углов, то прятал голову в песок, то недожимал, то недотягивал, то недорабатывал, то небрежничал, полагаясь на пресловутый авось, то катился на одном коньке, уподобляясь сачкующему на поле хоккеисту. И всё равно это была моя собственная жизнь, и она принадлежала — должна была принадлежать! — мне одному.

Мечущиеся по краю обрыва мысли неожиданно опрокинулись в далёкое детство, в ту точку на временнóй оси, когда произошла история со свистком Кольки Емелина. Она неоднократно являлась мне в снах. Как и наяву, я не мог поднять руку на Аркадака, заставляющего Коляму выкупить его собственный свисток, расплатившись деталями от антикварного механического будильника. Я глупо и некорректно отождествлял Сверх-Д с Аркадаком. Было что-то символическое в том, что Аркадак потребовал от Кольки будильник. Он хотел выцыганить у Колямы время. Сверх-Д собирался сделать почти то же самое. Он хотел отобрать у меня моё время, хотел вырвать меня из моего временнóго контекста, что было лишь немногим лучше смерти. Он приторговывал временем легко — как лежалой мукой или подержанными автомобилями.

Я должен был что-то сделать с циничным властителем миров, сбить с него спесь, выказать ему свою ненависть и презрение. Чем же пробить толстокожую самоуверенность Сверх-Д? Я лихорадочно перебирал варианты и не находил ничего нового. Всё уже было, было, было! Всё успел повидать белый свет и чернушка-жизнь, определяемая как то, что происходит с тобой в тот момент, когда ты поглощён иными планами. Чтобы проучить Сверх-Д и поставить крест на нашем вынужденном и безрадостном знакомстве, не годился ни пистолет, ни боевые «свиноколы», ни привыкшие к драке ободранные на костяшках кулаки, ни даже громадный фаллос великого Мо-Джо, который я, если бы мог, с негуманоидной мстительностью воткнул бы между ухоженных зубов растаптывающего мою жизнь конструктора вселенных. И я продолжал стоять в раздумье и нерешительности — как тогда перед раскрытым окном Кольки Емелина, запуганный наглым, физически превосходившим меня Аркадием Коледой. Я должен, должен был ударить Аркадака. Неужели от этого шага меня удержала боязнь получить пару-тройку оплеух и синяков? Или во мне ещё до появления на свет поселился разрушительный вирус страдательного залога?..

В эти последние секунды я утешался тем, что успел подложить Сверх-Д большую свинью. Пока мы путешествовали на летающей люльке, я сумел незаметно от него и Млэнста высеять нескольких оставшихся у меня «короедов» на необозримые Машинные Поля, а парочку этих замечательных наномеханизмов умудрился сбросить точнёхонько на Великую Фрикционную Машину, наградив совокупляющихся гигантов возбудителями специфической «венерической болезни», которая в самом скором будущем должна разрушить металлических любовников и превратить их в то, что в ХХ-м веке отец нанотехнологии Эрик Дрекслер пророчески назвал «серой слизью».

Таким образом я явился на встречу с Пустотой с пустыми карманами и с опустевшей душой. Подобную пустоту и печаль я испытал ранее лишь однажды — после смерти матери. В тот день ржавая зазубренная железяка основательно полоснула по казавшемуся несокрушимым панцирю моей психологической защиты, вызвав целый сноп ярчайших искр, воспламенивших и враз испепеливших спасительные латы, и я увидел безжалостные глаза яростно размахивающей косой старухи Смерти. Как ни странно, но пахнувший на меня смертельный холод помог острее ощутить полноту жизни. На самом деле в этом не было ничего странного, просто я впервые открыл для себя общеизвестный факт, я вдруг заметил, что наряду со статичным Бытием в мире происходит и генерируемое извечным противоборством Жизни и Смерти динамичное Становление…