Самый большой подонок

Что ж, шоу удалось. Даже оранжевые «ангелочки» на бутафорских облаках подтянулись поближе, образовав над подиумом внушительное кольцо, что показалось мне символичным. Но хитрые, с прищуром, чуть косящие глаза Сверх-Д выдавали его с головой. Они подсказывали мне, что это не финальная сцена, что жестокий и беспринципный конструктор ублюдочных вселенных ждёт продолжения спектакля.

Я понял: они с Млэнстом надеются растянуть удовольствие и посмотреть на один билет и второе мак-шоу с участием растоптанной и оплёванной Гуттаперчевой Души. Они уже представляли, как я ползаю перед ними на коленях, вымаливая вернуть нейтрализатор. И если бы я задавил в себе человека, ненадолго прератился в слизняка, вволю потешил их, поюродствовал, пофиглярствовал, поскоморошничал, выклянчивая ту маленькую штуковину-глюковину, от которой зависела моя судьба, то не исключено, что два вселенских ублюдка отдали бы мне нейтрализатор. Отдали бы, пожурили, в высокомерной шкоде напоследок помочились на меня, как пахан на сявку, — и отпустили на все четыре стороны. Это было для меня последним шансом, единственным выходом — всего на каких-то несколько минут расчеловечиться. Стоило только договориться с самим собой — и дело в шляпе! Я не был достаточно сильным и решительным человеком, чтобы вот так сразу безоговорочно присоединиться к той или иной стороне на этих непростых, не видимых миру переговорах. Но тут не оставалось места компромиссу, по иронии судьбы в данном случае требовалось принять строго определённое, однозначное, абсолютно детерминированное жёсткое решение — в полном соответствии с «теорией детерминизма». Ибо отнюдь не компромисс созидает жизнь и движет вперёд время, но единственно Поступок.

Сложные чувства испытывал я в эти нелёгкие мгновения, пытаясь разобраться в царившем у меня в голове невообразимом хаосе. И кто бы мог подумать, что за многослойной мышечной бронёй приученного к тяжёлой физической борьбе тела в истерзанной и скукожившейся душе сейчас происходит жестокая, мучительная и крайне неэстетичная борьба с самим собой! Сверх-Д напоминал мне злую старуху-колдунью, грязную спившуюся нищенку, опустившуюся бомжиху, скрипучим голосом выпрашивающую: «Ни злата, ни серебра не приму от тебя — дай мне немного душистого хлеба твоей души!».

И вдруг на его лице промелькнула тень растерянности. Глазки Сверх-Д забегали, он в смущении отвёл взгляд и отступил на пару шагов.

О том, что именно он понял раньше меня, что прочитал в моих глазах, я догадался лишь тогда, когда увидел опускающийся на подиум чёрный воронёный колпак. Значит, внутренне, подсознательно, инстинктивно я уже принял решение, отказавшись променять последний незапятнанный кусочек полузатопленного дерьмом и слякотью островка моей души на спасительный нейтрализатор. Не захотел, чтобы остаток жизни совесть исступленно взывала ко мне, как взывает престарелая мать к непутёвым, расчеловечившимся великовозрастным детишкам: «Разве живут на свете так?! Разве живут?!».

Но мне не стало легче от того, что наконец решилась моя судьба. Чёрная полусфера перебросочной капсулы неотвратимо приближалась, накрывая меня мистической, не отбрасывающей тени крышкой пространственно-временнóго гроба, а спокойствие и просветление, зачастую посещающие человека на смертном одре, не приходили. В самом деле, кроме тривиальной смерти имелись другие исходы предстоящего путешествия по межпространственному тоннелю: я мог угодить в прошлое, в будущее… в никуда?

Слова Сверх-Д, давшего безжалостную оценку оценку моей жизни, больно ранили меня. Произошло то, что случается со многими из нас. Мы можем ненавидеть и проклинать своё убогое существование, иногда с долей кокетства, иногда вполне искренне, но как только слышим подобный приговор своему житью-бытью из уст другого человека, в нас происходит сложный психологический излом, из духа противоречия мы ощериваемся как загнанные крысы, ополчаемся на посмевшего высказать нелицеприятное мнение о нашей неказистой жизнёнке, торопливо выстраиваем круговые оборонительные редуты психологической защиты и бьёмся до последнего за признание её значительности так же неистово, как совсем недавно кляли и поносили, вдохновляясь на праведный бой осознанием её якобы высшего смысла…

Я появился на свет с широко распахнутыми глазами, изначально неся в себе (как некоторые несут врождённый сифилис) невытравимый вирус сомнения в необходимости странной, непонятной, не берущейся никакой линейной логикой сюрреалистической затеи, имя которой человеческая жизнь. Позднее я понял, что ношу под сердцем постоянно мучающую меня занозу: «Лучше бы я никогда не родился!». Или, как сказал горький похмельный пьяница после тяжёлого пробуждения на вентиляционной решётке метро: «Мама, роди меня обратно!».