Самый чувственный год

Ее щеки покрываются изумительным оттенком розового. Легкий макияж не защищает от моего пристального взгляда. Раньше она пользовалась густой подводкой для глаз, тональным кремом и румянами. Наверное, если бы я сказал, что ее кожа выдает все эмоции, гнев, разочарование, печаль, желание, она бы захотела, чтобы на лице было больше макияжа.

— Тебе нужно находиться в другом месте, Эдвард? Или просто не хочешь провести год со мной под одной крышей?

Мой смех звучит холодно и отрывисто, я отворачиваюсь к окну. Не хочу, чтобы она видела горечь на моем лице, чтобы знала, насколько мне было больно, когда она ушла.

Ее шокирующий уход ранил глубже, чем эмоциональное пренебрежение ко мне моих родителей. Он повлиял на все отношения, которые я с тех пор пытался наладить.

Но больше никто не увидит меня слабым. Никто!

— Хочешь поменяться письмами? — бормочет она.

Я вздрагиваю.

— Что? Нет!

Опускается тишина, тяжелая, напряженная. Я считаю секунды до того момента, когда смогу вырваться из машины, освободиться от нее.

Никогда не испытывал большего облегчения, увидев фасад универмага. Я выскакиваю, как только машина подъезжает, и на ходу улавливаю приглушенный смех Саммер.

Жду ее на тротуаре. Она шагает мимо меня, бросая на ходу:

— Никогда не думала, что увижу, с каким нетерпением ты рвешься за покупками, Эдвард. Закусываю губу. Я тоже.

О, бабушка, если бы ты могла видеть меня сейчас, ты бы смеялась вместе с ней. Или, может, таково было твое намерение с самого начала.

Саммер

Я думала, ничто не может сравниться со странным приливом адреналина от шопинга с Эдвардом. Поначалу было не просто расслабиться и начать выбирать вещи. У меня никогда не было лишних денег, да и друзей, с которыми можно было бы ходить по магазинам. Переезд из одной приемной семьи в другую, из одной школы в другую оставили отпечаток на мне.

Но постепенно все наладилось. С каждым его комплиментом я расслаблялась. Он не флиртовал, нет, ничего подобного. Просто констатировал факт. Это ничего не значило. Правда, прошло много времени с тех пор, как кто-то принимал мои интересы близко к сердцу. Он заботился обо мне, и это было так… хорошо.

И вот теперь я в его вертолете, под нами проплывает шотландский пейзаж. Лоскутное одеяло зеленых, коричневых и фиолетовых оттенков. Примыкающие к суше озера и пологие холмы. Наблюдать все это с воздуха невероятно, поездка, наполненная адреналином, в буквальном смысле этого слова.

— Уверен, тебе это нравится.

Голос Эдварда потрескивает в моей гарнитуре, я не могу сдержать улыбку, которая расплывается на моем лице.

— Это потрясающе!

— Тем не менее тебя не было так долго!

От его внезапного обвинения у меня перехватывает дыхание, я снова отворачиваюсь к окну, пряча замешательство и боль. Где уж ему понять, что я чувствовала? Он родился в этом мире, мире Кэтрин, и, как ни старалась бабушка заставить меня чувствовать себя как дома, не смогла искоренить сомнения. Сомнения, которые подхватила и использовала против меня мать Эдварда.

— Так было лучше.

Я сцепляю руки на коленях. Лучше для кого? Эгоистка! Я ведь не знала, что Кэтрин больна. Если бы знала, перевернула бы небо и землю, но оказалась рядом с ней.

— Что? Держаться подальше от нее? Даже когда бабушке поставили диагноз? Почему ты не вернулась, когда узнала о ее болезни?

— Потому что не знала!

Я отворачиваюсь от него. Как же мне плохо, больно, стыдно.

Он наклоняется и дотрагивается до моей ноги, привлекая внимание.

— Что ты имеешь в виду, Саммер?

— Только то, что сказала. Я не знала, потому что она мне ничего не сказала.

— Но все это время ты утверждала, что вы поддерживаете связь. Черт возьми, Чарльз уверял меня, что ты всегда была в ее жизни, а ее любовь к тебе сильна, как прежде, и вы близки.

Близки? Я закусываю губу, слезы льются из глаз. Так близка, что ей и в голову не пришло поведать мне что-то настолько важное, как факт, что она умирает.

— Саммер?

— Что, Эдвард? — Я бросаю на него взгляд. — Ты знаешь, какой она была! Она не хотела, чтобы ее считали слабой, уязвимой, а люди суетились вокруг. Она бы не захотела волновать меня, когда я на другом краю света. Она бы не хотела, чтобы я вернулась к ней. Она бы не захотела меня… Не хотела, чтобы я…

Я придумала тысячу причин, почему она так поступила. Но я полагаю, что она не настолько любила меня, чтобы я знала об этом.

Или, что еще хуже, она думала, что я недостаточно люблю ее, чтобы беспокоиться.

Хотя если это так, почему она оставила мне наследство? Почему написала письмо?

— Да, ты права. — Он хмурится. — Она бы не хотела, чтобы ты волновалась или меняла свою жизнь ради нее.

От его слов боль только усиливается, но я игнорирую ее.

— Как долго она болела?

— Не могу поверить, что ты не знала.

— Но это действительно так. Неужели ты думаешь, я осталась бы на другом краю света, если бы знала?

Я вижу, как поникли его плечи. Он будто принял мои оправдания. Смирился.