Он умолк, уже не в состоянии сдерживаться, и больше не говорил ничего — только деловито трахал, впиваясь пальцами в бедра и откровенно наслаждаясь тем, как легко ему удалось одержать верх. Фредди тоже не проронил ни звука. Неимоверным усилием он смог подавить стоны, и лишь сбившееся дыхание напоминало, что это — живой человек, а не резиновая кукла для утех. Сердце заходилось в бешеной скачке. Глаза щипало слезами, но дал он им волю намного позднее — когда автобус с группой выехал в направлении Шеффилда, и не осталось сомнений, что парни, утомленные долгим пребыванием на сцене и убаюканные дорогой, мирно дремлют. Прислонившись лбом к стеклу, Фредди вглядывался в сумеречные очертания деревьев, нестройными рядами растущих вдоль трассы, и постепенно картина мира перед глазами расплывалась, становилось трудно дышать. Отчаяние вызывал не тот факт, что над ним грубо надругались — черт с ней, с гордостью! — а то, что он, похоже, крепко угодил на крючок.
Оставалось только удивляться, как такое могло произойти. Ведь еще недавно казалось, что он способен удержать ситуацию под контролем, а теперь ему объявлена война, ставка в которой — не только его тело или его честь, но и будущее «Queen».
Больше у него не было выбора. Случившееся стало последней каплей. Фредди вспомнил, что бумажка с телефонным номером, которым его снабдил Дэвид Миннс, все еще лежит дома, бережливо убранная в тумбочку руками Мэри, и он решил, что обязательно свяжется с этим пресловутым юристом, как только они возвратятся в Лондон.
***
20-е сентября 1979 года
Время шло, и паб понемногу пустел. В отличие от Штатов, где за пуританской оберткой скрывались возможности гулять хоть всю ночь напролет, в Лондоне заведения даже с самой сомнительной репутацией закрывались не позднее двух часов ночи. Гудящее эхо многочисленных голосов неуклонно сменялось тишиной, наполняющей просторный зал. Только в дальнем конце, у окна, еще виднелась какая-то немногочисленная компания.
Джона трясло так, словно он попал в какой-то кошмарный сон. Было желание как можно скорее сбрызнуть лицо водой, чтобы избавиться от мучительного наваждения, и только болезненное оцепенение всех мышц мешало ему сейчас же скрыться в туалете. Фредди, напротив, был удивительно спокоен, согнувшись над столом и покручивая в пальцах ножку давно опустевшего бокала. Поначалу его лицо полыхало стыдом, но это чувство на удивление быстро сменилось другим — как будто из давней раны наконец отсосали яд.
— Так он тебя… шантажировал? — Джон залился краской, внезапно поняв, что собирался употребить вовсе не это слово.
Фредди догадался, о чем речь.
— Нет-нет! Я… я сам виноват, дорогой.
— Это он тебе внушил? — Голос Джона вновь гневно дрогнул.
— Ты не понимаешь. В конце концов, я сообразил, что могу манипулировать этой сволочью, гасить приступы его раздражения и по возможности заставлять делать то, что нужно нам. Оказалось, это не сложно. Достаточно дать ему… выпустить пар. — Он поглядел в пол и усмехнулся. — Да-а… способ не самый приятный.
В который раз Джону захотелось заткнуть руками уши. Он, самостоятельный двадцативосьмилетний мужчина, отец троих детей, внезапно сам почувствовал себя беззащитным ребенком, впервые вынужденным посмотреть в лицо собственным потаенным страхам. Самое ужасное, что все это происходило у них на глазах. Не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться, в чем дело — но ни один из них не догадался. Такую вопиющую слепоту нельзя было объяснить обычной наивностью. Нет, тут что-то другое. И именно это «что-то» терзало совесть больше всего.
— А то, что он говорил… ну, тогда… Это правда? — Джон и сам не осознал до конца, какого черта задал этот вопрос.
Фредди покачал головой.
— Пойми, малыш, абсолютно неважно, что было на самом деле, а чего не было. Важно лишь то, как это выглядит.
— А Рид?..
— Ты хочешь знать, было ли с ним тоже? — Фредди взглянул на него с иронией, отчего Джону захотелось провалиться прямиком в преисподнюю. Да, черт возьми, именно об этом он и спрашивал! — Раз уж мы с тобой начали вспоминать разные поговорки, нельзя не сказать еще об одной: «Хочешь прогнать Сатану — зови Вельзевула».
Джон слегка фыркнул, припомнив замысловатый текст «Рапсодии», над которым они порядочно поржали в свое время.
— Выходит, Сатаной у тебя была «Trident», а Рид — тем самым Вельзевулом?
— Вроде того… — Фред пьяно помотал в воздухе пустым бокалом. — Но с ним получилось еще хуже. Я… не чувствовал ничего. Вообще ничего — ни стыда, ни ненависти, ни злости. И тогда окончательно понял, что превращаюсь в того, кем паскуда Нельсон называл меня, бывало, по десять раз на дню. Да, дорогуша, я и вправду шлюха! Дешевая, мерзкая шлюха, для которой ее тело — это товар, не больше. А потом… Риду стало мало меня одного. Или тупо стало мало тех денег, которые он на нас заработал… неважно. Так или иначе, пришлось искать пути отступления.
***
Октябрь, 1977 год