Самый долгий день нашей жизни (СИ)

Тогда, в Мюнхене, он впервые понял Фредди в его стремлении реализоваться во всем и все попробовать. Вдруг он стал делать то, что ему хотелось, а не то что привык считать правильным. В какой-то момент стало страшно. Сказать, что повторилась бурная молодость — наверное, соврать. Это была не рок-н-рольная жизнь; это была жизнь человека, который долгое время запрещал себе многое и наконец позволил.

Тогда это слишком понравилось ему. Он боялся. Крис это чувствовала — и боялась тоже. Брак рассыпался. К тому времени Брайан в глубине души уже смирился с мыслью, что Крисси при всех ее неоспоримых достоинствах не его женщина. Отличная мать, прекрасная хозяйка, она всегда тяготела к традиционному укладу жизни. Брайан, за внешней рассудительностью которого всегда таилась неугомонная, взрывная и яркая натура, чувствовал себя, как в тюрьме.

Уютной, милой до тошноты тюрьме.

Он не любил вспоминать то время. Пора посмотреть правде в лицо, дело вовсе не в парнях и не в альбоме, который стал результатом тех мюнхенских бдений. Просто он ненавидел себя. Того себя, который в каком-то угаре и опьянении сорвался с цепи и творил, что хотел.

Скандал с Лиззи и последующий разговор с Фредом отрезвили его. Вдруг Брайан взглянул на себя со стороны и ужаснулся. Он не хотел быть таким — хладнокровным и наглым мудаком, выкидывающим людей, как носовые платки. Любила ли его Лиззи? Трудно сказать. Возможно, она не врала, и он действительно наобещал ей с три короба спьяну или оглушенный очередным сногсшибательным сексом, а может, и то и другое разом. Но сейчас перед ним как никогда ясно встали трясущиеся плечики, разводы туши на щеках и глубокое отчаяние в глазах девчонки…

Джон гладил его по спине.

— Не прощай, если не можешь. Самое главное, чтобы ты сам с собой договорился, что не так в твоей жизни. Что тебе нравится, а что нет. И не слушай никого, кроме себя. — Следующий вопрос потребовал от Джона собраться с мыслями. Пару мгновений он напряженно и задумчиво глядел на Брайана, поймет ли он правильно. Впрочем, раз уж у них такой разговор… — Скажи, тебе никогда не хотелось взять и оторваться по полной… ну, как Фред? По-настоящему делать то, что хочешь. Не бояться, что тебя не поймут и осудят?

Брайан посмотрел на него так, что у Джона не осталось никаких сомнений в ответе.

— Очень хотелось. Это-то и страшно. Именно тогда, в Мюнхене, я вспомнил, как это бывает — отрываться и ни о чем не думать. С этой девчонкой, Лиззи, я смело делал то, чего раньше не делал никогда и ни с кем. И вдруг понял: если не остановлюсь сейчас, меня занесет так далеко, что назад на выбраться.

Джон не был удивлен. Напротив, вновь убедился, что любой из них — да, включая его самого — мог бы оказаться на месте Фреда, если бы звезды сошлись по-другому. Видит Бог, Фред был не большим геем, чем они все.

В семидесятые любой дурак мог красить глаза и пудрить носик, разыгрывая бисексуальность, но всерьез принять ее в себе дано не каждому. Наверное, даже в этом отношении Фред оказался лучше их. Во всяком случае, честнее.

— Тогда, в семьдесят четвертом, — продолжал Брай. — Ну, ты помнишь, с «Mott the Hoople»… Бог уже разок щелкнул меня по носу. Я загремел в больницу, но усвоил урок: секс, наркотики, рок-н-ролл — это не для меня. И тут вдруг снова…

— Подумай-ка вот о чем. Если бы не СПИД, приключения Фреда не портили жизнь никому. Вообще. Никоим образом. И твой мюнхенский загул, собственно, тоже. Может, эта пропасть, в которую ты упал, не такая уж глубокая и страшная? Чего греха таить, у всех нас бывали интрижки на стороне. Стыдно ли мне перед Верон? Как сказать… Хвалиться, конечно, нечем, но и голову пеплом посыпать я не стану. Так что, давай-ка по гамбургскому. Ты, Брайан Мэй, понимаешь, что все преступление Фреда против нравственности заключалось только в том, что он жил, как ему нравилось, ни на кого не оглядываясь? Жил в согласии со своей совестью. И если бы не эта чертова болячка, продолжал и сейчас жить так же. Разве нет?

Брайан пожал плечами.

— Да, наверное. Ну, может, только Мэри…

— А что Мэри? У нее тоже всегда было право выбора. Черт! Я сегодня такие блядские монологи тут произношу. Еще немного — и можно будет издать эти сраные ночные нравоучения отдельной книгой. Брай! Брайан! — Джон со всей силы потряс его. — Всегда есть выбор, понимаешь? Я вот сегодня… не сдержался. Было бы неплохо отрезать мне язык нахуй! Хвалить меня не за что, но, знаешь, если бы я не высказался — сдох. А что в итоге? Родж чуть не умер у нас с тобой на руках. Теперь ты сидишь передо мной и никак не успокоишься. Довольно. Нельзя так. Нельзя! — Нервный голос Джона выдавал готовность закричать.

Переведя дыхание, тот начал вновь. Максимально спокойно.