Самый неправдоподобный роман. Книга вторая

Но она не желала мириться с подобными обстоятельствами, лишь еще больше возненавидела Джессику и ее счастье, и ни разу не пожалела о том, что сказала Чарльзу… правду. Ей было уже наплевать на то, что ее родной сын, плоть от плоти ее, страдает, что, возможно, он получил такую душевную рану, которая не заживет всю оставшуюся жизнь и которую он никогда ей не простит, даже если узнает настоящую правду. Она не собиралась ничего менять, ничего никому объяснять. Что сделано, то сделано. Жаклин только надеялась, что к тому времени, когда Чарли узнает, что она солгала ему просто из ненависти к женщине, которую всю жизнь любил ее муж, ее уже не станет. Она знала, что ее болезнь постоянно прогрессирует, но если раньше она всеми фибрами своего существа боролась с ней, то теперь перестала бороться. Ей стало все равно, ведь жить стало больше незачем. Вот она и угасала, словно тающая свеча. Никто не знал, почему и что с ней происходит. Она худела и бледнела, под глазами появились пугающие темные круги, от чего глаза стали совсем черными и, казалось, занимали все лицо. Взгляд ее потух, и, глядя в эти два бездонные омута, можно было подумать, что смотришь в пустоту. Жаклин будто разом перестала что-либо чувствовать. Ненависть к Джессике и к собственной жизни съедала ее изнутри. Ее мучили такие острейшие головные боли, что она часами могла лежать неподвижно в полумраке собственной спальни с наглухо занавешенными шторами даже среди яркого солнечного дня.

Из-за этого ее отношения с Робертом Монтгомери зашли в тупик. Он полагал, что она переживает болезнь Дэна, но не желал с ней об этом говорить, а лишь тихо бесился от ревности и в тоске по Жаклин завалил себя работой. Она не делала никаких попыток сблизиться, поскольку знала, что это бесполезно без откровенного, обнажающего самую душу их обоих, разговора. А говорить о Дэне Уайтхорне Жаклин не хотела ни с кем. Наверное, она даже самой себе не желала до конца признаваться в том, что все еще любит и ревнует своего бывшего мужа. Поэтому и смаковала она свою боль в себе, создавая благодатную почву для своей болезни. Получался какой-то замкнутый круг, выбраться из которого было невозможно.

Чарли страдал не меньше и буквально считал дни до своего возвращения в Чикаго, надеясь от всей души, что там, где рядом не будет ни отца, ни матери, ни Джулии, ему будет легче пережить свою боль. Он почти так же, как мать, забросил всех друзей, забыл о том, что у него есть отец и мать, тщательно избегал встреч с Джулией. Единственным человеком, с которым он мог полноценно общаться, была Ангель Эвинг. Она одна знала всю правду о нем и не шарахалась от него в ужасе; она не напоминала ему о боли, не задавала лишних, ненужных вопросов, но по одному взгляду ее зеленых, как изумруды, глаз было ясно, что она будет с ним до самого конца, что бы он ни задумал. Это удивляло и поражало Чарльза до глубины души, и порой ему даже казалось, что Ангель до сих пор любит его. Чарльз как-то однажды не выдержал и спросил ее напрямик:

— Ангель, скажи честно, почему ты со мной?

— То есть как с тобой? — Не поняла она.

— Сейчас, когда я совсем один, когда мне даже жить тошно, ты рядом, — пояснил парень. — Когда я рычу на всех подряд, ты спокойно выносишь мои вспышки ненависти и просто находишься рядом. Почему?

— Ты мой друг, именно поэтому я рядом, — ответила девушка, пожав плечами. — Друзья для того и нужны, чтобы помогать пережить любую боль.

— О, нет, — возразил Уайтхорн. — Не каждый друг вытерпит то, что терпишь от меня ты. Иногда мне кажется, что ты до сих пор меня любишь, иначе давно прогнала бы меня.

— Конечно, люблю, — ответила Ангель, — но не в том смысле. Если бы я любила тебя, как раньше, то давно увела бы тебя у Джулии. И ты сейчас не мучился бы так, словно чувствуешь себя виноватым во всех смертных грехах.

— Мне нужна твоя помощь кое в чем, — задумчиво проговорил Чарльз Роберт.

— Вот с этого давно и надо было начинать, — улыбаясь, сказала мисс Эвинг. — Рассказывай, что я должна сделать?