Генри прерывисто вздыхает. Словно он настолько ошеломлен, что не может произнести ни слова некоторое время.
Я закатываю глаза:
— Серьезно? — но внутри, там, где он не может видеть, я дрожу от нужды в нем.
Грубым голосом он рассказывает мне об объекте и о том, как получение известности в области высокотехнологичных исследований может привести к некоторым важным проектам.
Глава восемнадцатая
Новаторство заключалось в том, что многие люди в своих лучших выходных костюмах находятся внутри огороженного участка, занимающего почти целый квартал.
И камеры. Много камер.
Я посадила Смакерса на его длинный выдвижной поводок и позволила ему бегать и получать ласки от своих приспешников. Я улыбаюсь, смеюсь и осторожно надеваю свои солнцезащитные очки.
Но я не могу не думать о том, что задумал Генри. Что, если бы я сказала «да»? Мы бы сейчас были в отеле, а не здесь? Бабочки порхают в моем животе каждый раз, когда я смотрю на него.
Бретт подходит и дарит Смакерсу пластиковую писклявую лопатку синего цвета Локков, и все фотографируют его, бегающего с ней во рту.
Затем людям, занятым на объекте, выдают серебристую лопату с синей ручкой, и все они по очереди выкапывают немного земли.
Когда настает очередь Генри, он снимает пиджак, закатывает рукава рубашки и выкапывает огромный ком земли, отбрасывая его в сторону. Все аплодируют, а он стоит на солнышке со своей порочной улыбкой Генри Локка на миллиард долларов. Он воткнул лопату в землю, схватил пиджак и перекинул его через плечо.
Когда аплодисменты стихают, он бросает лукавый взгляд в мою сторону. Он делает вид, что заводит часы.
Он шепотом произносит одно слово.
Мое лицо пылает. Но я только качаю головой. Словно мне все равно.
У Бретта своя фишка. Он держит Смакерса в руках так, будто они вместе орудуют лопатой. После этого люди подходят и гладят Смакерса. Я понимаю, что Генри никогда не гладил Смакерса просто ради удовольствия.
— Вы, ребята, купили ему маленькую лопатку в стиле Локков, — говорю я, когда мы возвращаемся в лимузин. — Мило.
— Я не шутил, — говорит он. — Я подожду.
— Чтобы я подошла и поцеловала тебя, — произношу я.
— И тогда сделке конец, Вики.
У меня пересыхает во рту.
— Я услышала тебя в первый раз, — я пытаюсь придумать, как сменить настроение. Я хочу поцеловать его. Прямо сейчас. В этом месте. — Ты не любишь собак?
Он хмурится:
— Я люблю собак.
— Я так не думаю. Единственный раз, когда ты гладил Смакерса, это… было для какой-то цели. Ты хочешь заставить его идти рядом или успокоить, или еще что-нибудь. Ты никогда не гладишь его просто так, ради забавы.
— Он всего лишь собака, Вики, — он не отрицает этого, и мне становится немного жаль его.
— Ты даже имени его почти не произносишь.
— Смакерс всего лишь собака, — он бросает на меня быстрый взгляд. — Так лучше?
— Собака, которой твоя мать оставила свою компанию.
— Ты думаешь, я ревную к собаке? Пожалуйста, Вики. Если бы я хотел прическу «взрыв на макаронной фабрике» и жить в женской сумочке, я думаю, что смог бы найти способ устроить это. В конце концов, это же Нью-Йорк. Вероятно, есть госпожа, которая сделает так, чтобы это произошло.
Я скрещиваю руки на груди:
— Знаешь, что мне кажется странным? Люди не очень переживают из-за того, что Смакерс управляет компанией. Они все, кажется, думают, что это такой пиар-ход.
— Многие видят в этом пиар-ход. Это связано с его подарком приюту для собак.
— И ты позволяешь им так думать.
— Да.
— Почему бы не сказать людям правду? — спрашиваю я. — За исключением… Я не знаю…
Он отвечает:
— Если только у нас нет более коварных планов избавиться от тебя?
Я ничего не говорю. Потому что, да, у него припрятан еще один трюк в рукаве? Жаль, что я не могу просто сказать ему:
Но как я могу ожидать, что Карли сдержит свое слово, если я не сдержу свое?
— Ты знаешь, сколько у нас людей? — к счастью, он сам отвечает на этот вопрос. — Непосредственно у нас работают триста сорок тысяч человек в десяти офисах по всему миру. Если считать поставщиков и субподрядчиков, то это вдвое больше. Это реальные люди с реальными жизнями, семьями и домами, люди, которые зависят от благополучия этой фирмы, чтобы платить за жилье и ставить еду на стол. Хочу ли я объявить, что за все это отвечает мальтийская болонка?
Я жду. Я знаю, что это риторический вопрос.
— Нет. Я не собираюсь будоражить компанию подобным заявлением. Я показываю им, что после смерти Бернадетт все остается по-прежнему. Я хочу, чтобы они ощущали силу, уравновешенность, трудоспособность руководства.
— Хорошо.
Я заставляю себя не смотреть на его руки. Я стараюсь не думать слишком сильно о том, что он заботится о людях. Или так сильно отличается от Денни.