Защитный купол, который я успела установить на ворота, прежде чем рухнула в постель, остался не тронут. Если Санара и приходил, не решился его касаться, учуял, что сложная вязь внутрь все равно не пустит. Отступил? Если вообще приближался к особняку…
Зато дважды в дверь стучал Трент — наверное, хотел поблагодарить за отключенный сервер. Стоял у крыльца минуты по три, затем уходил — я просто знала некоторые детали, не думала откуда.
Мой холодильник был пуст, как будто находился не в жилом помещении, а был выставлен в магазине на продажу, но вода из крана текла исправно — я выпила три стакана. Торопилась, облила майку, вытерла мокрый подбородок трясущейся рукой. Только теперь почувствовала, что начинаю действительно возвращаться к жизни.
(Rick Wakeman — While My Guitar Gently Weeps)
А снаружи цвел день.
Баловал океан — дышал могучей грудью волн; прогретый утес ютил на своих выступах деловитых чаек.
Я стояла на балконе, смотрела на бесконечную синь воды и неба, не могла решить, какой из лазурных оттенков красивее. И к собственной радости понимала, что почти ничего не забыла из сна — руны, символы, оттенки, — все сохранилось в памяти. И это означало, что, если я раздобуду нужные типы кристаллов, смогу свить из их энергии руну счастья. Сделаю ее большой, просто необъятной, растяну над целым островом, наполню светом.
Простая мечта, но, как кораблик с надутыми парусами, ведущая вперед, наполняющая каждый день смыслом. С мыслями о ней мне делалось хорошо, как ребенку, который знает, что мама и папа дома, что они смотрят, сидя на мягком диване, телевизор, тихо переговариваются, иногда смеются. Моя новая идея, цель… А с ней на сердце столько тепла, будто Вселенная подарила мне шкатулку с украшениями, будто вернулся из дальнего путешествия лучший друг, будто пришел на ум лучший жизненный план, осуществлять который само по себе — счастье.
Ветер пах солью и морскими ракушками, сидящими на мокрых уступах солнечными брызгами и свободой.
Хорошо, что я снова здесь. Еще побалую, помогу Бюро в их делах, составлю свои записи о символах Элео, залечу шрамы на лице маленькой Аэлы, погуляю по улицам столицы.
Только сначала поем…
Я развернулась, собралась вернуться в дом и, сама не знаю зачем, взглянула наверх. Не столько что-то увидела, сколько почувствовала — некое энергетическое образование над крышей. Застыла, присмотрелась. Закрыла глаза, углубилась в чувства, принюхалась.
Точно, над моим домом висел «кокон». Он не был заметен человеческому взгляду — просто прозрачный шар, наполненный чужой целебной силой. И принадлежал он — я поняла это, как только отследила нить, ведущую к хозяину, — Санаре.
И долго стояла, путаясь в чувствах и мыслях. Немного грусти, благодарность, удивление, раздражение и теплота. Странный терпкий коктейль, приправленный горечью и золотым светом.
Значит, Судья в обход моих ворот нашел-таки способ меня лечить. Подвесил над крышей кокон, изливающий на меня силу, наполнял его собой каждый день, не скупился, не жалел жизненной энергии.
Извинялся?
Так ему было не за что — таковым было мое мнение. Меня тоже можно вынудить, и я изо всех сил ударю. Но перестану ли оттого быть человеком? Да и что такое одно-единственное событие из тысячи? Одно настроение из миллиона? Просто аспект всего сущего, грань, отсвет зеркала…
Нам сложно общаться друг с другом, мы сильны и у каждого свое прошлое. Свои фильтры, негативный опыт, давние шрамы и неизжитые убеждения. Если их снять, если превратиться просто в мужчину и женщину, с каким блаженством я прижалась бы щекой к его груди, с каким трепетом ощутила бы его ладонь на своих волосах. Санара умел любить. И вся его чернота, увиденная в тот день, не скрыла этот факт от меня. Аид мог чувствовать глубоко и трепетно, мог за свое чувство жизнь положить.
Он не простил мне сожженное фото, а я свою пострадавшую судьбу. У нас у каждого своя дорога, и лучше нам попусту не встречаться. Потому что помимо прочего, стоит нам оказаться близко друг к другу, как вспыхивает вдруг химия, неконтролируемое желание, оголяются до жужжания электрических проводов инстинкты.
Адово сочетание — я вздохнула — хотеть кого-то и одновременно пытаться его не хотеть. Мечтать о соприкосновении душ и учить себя шагать отдаленными дорогами. Думать о том, что надо бы жалеть о сожженной фотографии и знать, что сделал бы это снова. Понимать, что пора бросать думы о том, кто мог тебя добить, но выбрал дистанционно лечить. Нехотя отрезать тянущуюся к телу от кокона нить — все, помог выздороветь. Спасибо. Дальше сама.
*****
Аид.
(My Misty Mornings — Fabrizio Paterlini)
Он был неправ.
Когда установил маяк слежения, когда решил наблюдать за чужой встречей, когда позже, тем же вечером, назвал гостью бранным словом, а после и вовсе потерял контроль над эмоциями. Неправ во всем, чрезмерно жесток, неадекватен, глуп — кажется, к своему чувству вины он привык еще с семнадцати лет…