Сандалики

– Не уверена, – промычала Ирина, снова уткнувшись в ладони лицом. – на фоне состоятельных утонченных клиенток, я как деликатес.

Лёля не выдержала и засмеялась.

– Кто?

– Зря смеёшься, я вполне серьёзно. Если этих дам можно сравнить с Нисуазом и Клафути, то я столовская пюрешка с котлетой. А для Алекса это и есть деликатес. Потому что он устал от изысканной французской кухни.

Лёля опустилась на колени рядом с подругой и обняла за плечи.

– А почему ты не допускаешь мысль, что он теперь на всегда перешел на обычную еду? Может, французские изыски – это как раз напускное, не настоящее? Что такое Нисуаз, кстати? Звучит почти как энурез.

Ира улыбнулась.

– Это из периода жизни, когда я увлекалась кухнями мира. Салат с морепродуктами. – Ира внезапно замолчала, продолжила задумчиво: – Кстати, твой звонил, насчёт меню к дню день рождения. Спрашивал, что ты любишь. Это шутка? Сколько вы знакомы, и он до сих пор не знает твои предпочтения?

– Я и сама не знаю, – пробормотала Лёля, делая для себя очередное открытие. – Господи, и правда не знаю.

Ира встала и осторожно выглянула из примерочной. Резко отступив назад, печально вздохнула:

– Вспомнишь… оно, вот и оно.

– Герман?

Лёля вышла из примерочной и сразу же столкнулась с Германом. За его спиной маячил Алекс, он казался раздосадованным и взволнованным. Нашёл взглядом Иру, удостоверился, что на её лице нет следов слёз и успокоился.

Герман почти грубо притянул к себе Лёлю и без слов приветствия поцеловал в губы. Наличие невольных зрителей его мало волновало. Поцеловал нарочно жёстко, демонстрируя хозяйские замашки, будто ставя клеймо: «моё».  Лёля упёрлась ладонями в его грудь, не оттолкнула, но и не поцеловала в ответ, приняла атаку Германа со смесью удивления и грусти. Где-то глубоко всколыхнулась обида. То он не обращает на неё внимание месяцами, то набрасывается с поцелуями.

Ира и Алекс тактично оставили их вдвоём. Герман отстранился, как обычно резко, будто выдернул флешку из компьютера.

– Что у тебя с телефоном? Я уже раз пятьдесят звонил.

Лёля, тяжело дыша, развернулась к примерочной и, задёргивая шторку, незаметно вытерла тыльной стороной кисти мокрые губы. Ответила с нарочитой беззаботностью, всё так же не поворачиваясь.

– Я на беззвучный режим ставила, видимо, забыла включить.

– Я пиццу привез. Сейчас вроде как обед.

Лёля развернулась резко, даже не попыталась скрыть изумление.

– Пиццу?

Такая забота выглядела подозрительно. Слишком не похоже на невнимательного Германа. Лёля растерялась не в силах понять причину такого поведения.

– Там всем хватит. Ирине и … забыл, как этого зовут светловолосого хлыща.

Лёля скривилась, услышав характеристику коллеги. Герман не терпел соперников рядом с собой, а ухоженный Алекс вполне мог составить ему конкуренцию и уже составил. Взгляд неприступной Ирины в сторону другого мужчины был слишком уж красноречивыми.

Лёля глубоко вдохнула через нос. Аромат пиццы поплыл в воздухе, раззадоривая аппетит.

– Сюда нельзя еду. Егорычев нас всех убьёт, как только унюхает.

Она схватила Германа под руку и поволокла к выходу, заставив по пути забрать со столика коробки с ароматной выпечкой.

Герману явно не понравился приём, что устроила ему Лёля. Ожидаемая радость и благодарность потонули под раздражением и суетливостью.

Она остановилась в нескольких метрах от распашных дверей салона, воровато оглядевшись, удостоверилась, что упомянутого Егорычева нет поблизости.

– Я не могу уйти. Сейчас нет перерыва. В салоне пиццу есть нельзя.

Герман подозрительно пригляделся к спутнице.

– Что происходит?

Лёля отпустила его рукав, перевела взгляд за окно.

– В каком смысле? Я работаю, и не могу уйти.

– Последнее время ты какая-то странная. Я тебя не узнаю.

Лёля пожала плечами.

– Обычная.

– Не обычная. – Герман, опустив коробки ниже, продолжил рассматривать Лёлю. – Кстати, я фотки передал твоей матери. И ещё тебе огромная благодарность от сестры. Она свою помаду неделю искала, она какая-то фирменная, дорого стоит.

Лёля виновато улыбнулась, почувствовав смущение от того, что слова Германа звучат не убедительно. Ей стало неудобно за его неправдоподобную ложь и за то, что она вынуждена делать вид, будто верит. Хотя Герман в отличие от неё не сомневался, что его выдумка прокатила, и все подозрения сняты. Лёля сама взрастила в нём эту уверенность, прощая измены и делая вид, что ничего не происходит. Если когда-то ему и было стыдно, то это давно осталось в прошлом, как детские болезни, которыми повторно не болеют.

– Не за что. Пиццу на самом деле нельзя. Отвези своим волейболистам. Они же, наверное, как и ты, вечно голодные. Спасибо, что позаботился. Это так неожиданно.

Услышав похвалу, Герман приободрился:

– Им это точно понравится.

– Насчёт ресторана уже всё решено? Нельзя переиграть?

– Нельзя. Ланомия уже внесла аванс.

Лёля поникла.

– Я бы в другом месте хотела. Недавно там была «Валенсоль» называется.

Герман поправил коробки и между делом бросил нарочно беззаботно:

– Если что помолвку там справим.