Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

- Теперь уже ничего, - прошипела перепуганная плясунья. – У меня и прежде хватало причин вас ненавидеть, но ваша последняя угроза… Это даже более низко, чем предлагать мне выбор между вами и виселицей!..

- То был шаг влюбленного безумца! – архидьякон вскочил и начал расхаживать по комнате; все его умиротворение в секунду испарилось. – Я должен был заполучить тебя, девушка; цена значения не имела. Ты отвергла меня в темнице, когда я предлагал тебе бежать; отвергла и в день казни, с веревкой на шее, предпочитая умереть; потом, измученный твоей постоянной близостью, я решился нарушить священные обеты прямо под сводами дома Божьего, но и тут мне помешали. Отчаяние заставило меня пойти на этот шаг!.. Скажи, разве мог я предложить что-то, что заставило бы тебя передумать и отдаться мне по своей воле?

- Никогда!

- Вот видишь, - вздохнул священник. – У меня не было выбора, говорю тебе.

- И ради своей похоти вы готовы убить? – презрительно прошептала Эсмеральда.

- Ради любви, девушка!.. Ради любви. Я люблю тебя – это так! И я на все готов пойти, лишь бы ты была со мной. Что угодно сделаю… Убью, украду, забуду для тебя и науку, и Бога моего, и брата… Что угодно, слышишь?!

- Лучше бы мне не слышать!..

- То речи безумца, правда… Любовь к тебе свела меня с ума! Еще тогда, год назад, когда ты танцевала в своем синем платье на серой площади, залитой полуденным светом. Ты была подобна Персефоне, олицетворение весны и молодости; предаваясь своим девическим забавам, могла ли ты помыслить, что мрачный повелитель подземного царства будет ослеплен твоей красотой?.. И вот, подобно Аиду, увидев тебя, я не принадлежал более себе; подобно Аиду, я и помыслить не мог, что ты когда-либо согласишься стать моей по собственной воле. И я решился на похищение. Увы! – я не бог и не владыка мертвых, я не мог появиться из ниоткуда и умчать тебя на золотой колеснице в свое царство. Похищение не удалось. В тот раз. Но сейчас – сейчас ты в моей власти, моя прекрасная Персефона!.. А я твой Аид, твой похититель и твой пленник. Забудь своего лучезарного Аполлона – твоя судьба не солнце, но мрак! Вместо золотых стрел и сияющих доспехов – черный плащ, что превращает в невидимку, подобно шлему Аидеса. Вместо прекрасной, цветущей юности – суровая, увядающая зрелость. Смотри же, смотри на меня, красавица: твоя судьба перед тобой! Тебе не вырваться теперь. И я хочу, наконец, слиться с тобой, как муж с женой!..

Цыганка в страхе молчала. Кажется, поп окончательно тронулся умом!.. Она и половины не поняла из того, что он сказал, зато явственно уловила перемену в его настроении: глаза вновь сверкали яростным вожделением, порывистые движения выдавали сильное волнение, а возвысившийся голос, даже стихнув, продолжал грозным колоколом звучать в голове.

Мужчина буравил ее взглядом, не зная, на что решиться. Больше всего хотелось просто повалить строптивую девчонку на постель и, невзирая на ее протесты, которые, как он знал, не смогут помешать, сжать ее в объятиях. Покрыть поцелуями это божественное тело, будто действительно принадлежащее не земной женщине, но дочери бессмертных. Раздвинуть эти крепко сжатые ножки, о которых, помнится, Гренгуар отзывался как о самых прелестных, под чьими когда-либо скрипела кровать… Клод прерывисто вдохнул и отвернулся.

- Вы отвратительны!.. – будто прочитав его мысли, дрожа всем телом, тихо произнесла плясунья. – Но вы ведь все равно не отступитесь от своего намерения, пока не получите моего тела. Уж лучше сделайте это поскорее, но поклянитесь прежде, что отнятая у меня честь будет залогом его жизни!

- Мне не нужна твоя невинность!!! – взорвался Фролло. – Мне нужна твоя любовь, ведьма, понимаешь?! Любовь!..

То самое противное чувство неудовлетворенности, отрезвившее утром, вернулось с удвоенной силой. Боже, почему он упорно продолжает биться головой о закрытую дверь, хотя прекрасно понимает, что гранитные ворота ее сердца крепче и самого упрямого лба?! Архидьякон чувствовал себя обманутым, а девушка, похоже, и правда не понимала, что еще ему надо от нее: он победил, он принудил ее к бегству – отчего же теперь злой, как черт?..

Пытаясь заглушить мерзкое, сосущее ощущение в груди, священник набросился на свою жертву, придавив к низкому ложу и начав осыпать бешеными поцелуями. Та инстинктивно начала вырываться, но сопротивление ее легко было сломлено: запястья словно сжало стальными клещами. Борьба лишь усилила и без того сжигавшее желание, но вместе с тем нарастало и отвратительное чувство поражения: мужчина жаждал, чтобы она сама отдалась, чтобы близость доставляла удовольствие им обоим; на фоне же ее бешеного сопротивления он все острее понимал, что чем больше принуждает малютку к чему бы то ни было, тем больше она отдаляется от него. И бессилие как-то изменить этот прискорбный факт обращалось злостью на нее, на себя, на весь этот проклятый мир, так несправедливо устроенный.