- Что же мне, по-вашему, ходить в грязном платье? – тихо парировала цыганка, опуская взгляд и ставя перед тюремщиком полную тарелку. – Оно было уже никуда не годным; я постирала его, а других нарядов, кроме купленных вами, у меня, увы, нет.
- Ты будто стала еще краше, - проницательный взор пытался, казалось, проникнуть в самые потаенные мысли.
Плясунья ничего не ответила. Достала кувшин с вином и молча наполнила глиняную кружку. Что она задумала? Уж не яд ли здесь?.. Глупости! Откуда бы ей достать отраву. Тогда что? Почему так странно ведет себя?.. Сама предложила ужин, переоделась, да и вообще как будто преобразилась…
- До которого часа завтрашний праздник? – не поднимая глаз, спросила девушка, присаживаясь напротив.
- Думаю, литургия закончится в восьмом часу. Однако мне, скорее всего, придется задержаться еще на час или чуть дольше.
Клоду вдруг пришла в голову мысль, что причина всех этих перемен в том, что красавица готовится к завтрашней ночи. Она ведь, кажется, довольно ясно дала вчера понять, что вполне примирилась с роком, и даже проявила некоторый интерес к его прошлому. Неужели это правда?!
- Значит, вы придете с наступлением темноты? – уточнила прелестница, решаясь, наконец, поднять взор.
- Возможно, чуть позже. Почему ты спрашиваешь?
- Вы ведь сами дали мне три дня. Вы говорили, что после праздника Вознесения…
Эсмеральда снова потупилась и смолкла. Фролло судорожно сглотнул; кажется, он не ошибся: она и впрямь ждет завтрашней ночи.
- Дитя! – архидьякон порывисто поднялся и через секунду пал на колени перед испуганно пытающейся вырвать ладошки из его хватки цыганкой. – Я люблю тебя, ты знаешь. Но ты не ведаешь еще всей силы моей любви – только ее отчаяние. Так послушай: одного доброго слова, ласкового взгляда, жеста милосердия достаточно, чтобы положить конец моим и твоим страданиям. Пойми, наконец: для нас нет другого пути. Стоит тебе пожелать, и все изменится. Я не прошу сразу ответить на мои чувства: знаю, слишком много зла причинил я тебе, чтобы перечеркнуть его разом. Пойми лишь, что то зло – не жестокость палача, как ты, верно, думаешь, но лишь отчаяние влюбленного безумца. Безумца, которому достаточно призрачной надежды, чтобы обрести опору в этом зыбком мире, в нашем шатком положении. Тебе, маленькая чаровница, я отдаю всего себя, вверяю сердце и душу, умоляя взамен о капле сострадания. Завтра все решится… Но, как бы ни случилось, помни только: если ты не оттолкнешь мою любовь, я не откажу тебе ни в чем. Ни в чем, слышишь?! О, как пламенно мое чувство к тебе, если бы ты только поняла!.. Из ревности я готов был убить твоего любовника; из страсти я опускаюсь до насилия; из любви я положу к твоим стопам все, что имею, и даже больше. Не думай, что любовь моя будет скупа: она столь же неистова и бескрайня, как одолевавшая меня в прошлом ненависть; и если последняя была безгранична в своей жестокости, то первая будет беспредельна в своей нежности. Я сделаю тебя однажды счастливой, обещаю. Знаю, тебе сейчас трудно, невозможно поверить в это; однако когда-нибудь ты поймешь, что я был прав. Ты прозреешь, наконец, и увидишь, что моя любовь может не только причинять боль; ты поймешь, что одной твоей улыбки довольно, чтобы повергнуть меня на колени; ты разгадаешь мое сердце, и по одному велению прекрасных очей я исполню любое твое желание. Так будет, я знаю! Но сейчас – сейчас тебе нужно лишь смириться, или польется кровь. Три жертвы – не слишком ли высокая цена?.. Погибнешь ты, погибнет он, погибну я. О, твоя добродетель бесценна, но и жизнь – жизнь также не имеет цены. Какой участи ты желаешь для всех нас, повязанных насмешливой судьбой? Решать только тебе, прекрасная колдунья. Выбирай же. Завтра – выбирай.
Цыганка усилием воли заставила себя не сорваться с места и не убежать в другой конец комнаты, стоило мужчине отпустить нежные ручки и вернуться к трапезе. Что он несет?! О чем-то догадывается?.. Обо всем знает?.. Или просто, как обычно, запугивает ее? Нет, это невозможно, она должна выяснить!..
- Я… могу я попросить вас рассказать еще что-нибудь о себе? Завтра вечером… ночью вы собираетесь… Но я по-прежнему совсем мало вас знаю. Если бы я поверила, что вы и впрямь не палач, не бессердечный убийца… Возможно, мне было бы легче смириться со своим положением.
- Я не убийца, девушка, клянусь тебе!.. Я, правда, бываю строг и суров, но я никогда не был жестоким. Скажи, разве стал бы бездушный душегубец воспитывать уродца, подкидыша, имея на своем попечении еще и малолетнего брата?
- Нет, не думаю, - медленно произнесла плясунья, пытаясь унять пустившееся вскачь сердце и подобрать верные слова. – Вы уже не первый раз упоминаете о брате. Его вы тоже вырастили и пристроили в церкви, как Квазимодо?