Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

И вот он уже почти битый час стоит теперь, закутавшийся в шерстяной плащ, начиная потихоньку дрожать не то от нетерпения, не то от холода. Разрозненные мысли скакали с одного на другое; пальцы бессознательно теребили под плащом грубую ткань сутаны. «Она не придет», - бьются короткие, тревожные три слова. Ну, конечно же, не придет! Нужно было сказать Жеану, чтобы зашел утром и передал ответ. Проклятье!.. И почему этот бездельник сам не догадался?.. Он же давно все понял – Господи, да тут бы и слепой понял! Нет, напрасно. Уже половина восьмого; она не придет. А что, если… что, если ее схватили по пути?! И теперь тащат во Дворец Правосудия. Снова. И опять поведут на виселицу!.. Нет. Невозможно! Он не позволит. Придется обратиться к Гренгуару: пусть этот остолоп на правах мужа заявит о ее беременности – это даст отсрочку, а за это время наверняка можно что-то придумать. Беременности… А вдруг девчонка понесла от этого идиота, чертова капитана, гореть ему в аду?! Впрочем, шансов мало. Но все-таки нельзя исключать и такой вариант. Боже, и почему он раньше об этом не подумал…

- Это вы?.. – архидьякон подскакивает от неожиданности, когда маленькая ладошка невесомо касается на миг плеча; оборачивается. И забывает совершенно обо всем.

То была она. Черная прядка падает на лицо, выбившись из укрытой тяжелым капюшоном копны. Глаза смотрят настороженно и серьезно. Лицо спокойно: в нем нет ни ненависти, ни отвращения, которые так боялся снова встретить Клод – вообще ничего. Опускает ресницы, чуть вспыхивая под его неотрывным взглядом, как и раньше. Маленькая ручка в волнении сжимает край серого плаща – совсем как на нем самом, только тоньше. Механически поправляет выбившийся локон и вновь вскидывает на него вопросительный взгляд бездонных черных очей. Да, без сомнения, Эсмеральда все та же – и при этом совсем не она.

- Пойдем, - сглотнув, мужчина, наконец, очнулся и медленно двинулся вниз по улице; цыганка шла рядом, склонив голову, в точности как он сам.

Весь путь они проделали в молчании, не слыша, однако, ни доносившихся откуда-то пьяных воплей, ни торопливой речи редких прохожих – только стук собственных трепетавших, хотя и совершенно различно, сердец.

- Нам сюда, - Фролло быстро отпер дверь и пропустил замершую на несколько мгновений девушку вперед. Слава Богу, у него хватило ума оставить зажженную лампадку! Вот была бы нелепость, возиться сейчас с огнивом…

- Она здесь? – в волнении спросила плясунья.

Священник медленно покачал головой, в упор глядя на нее.

- Значит… значит, сначала я должна… - Эсмеральда недоговорила.

- Я знаю, кто твоя мать. И могу привести ее к тебе хоть завтра. Если только… Ты знаешь, что я хочу взамен.

- Да, - беззвучно выдохнула цыганка.

- Поскольку ты явилась… правильно ли я понимаю, что ты принимаешь мое предложение?

На этот раз у девушки хватило сил только слабо кивнуть – решимость стремительно покидала ее; лишь с недавних пор начавшая вырабатываться выдержка была явно еще не готова к подобному испытанию. Впрочем, оставшегося хладнокровия хватило хотя бы на то, чтобы не развернуться и не убежать в ночь, навсегда распрощавшись с детской мечтой обрести мать, что уже могло считаться достижением для такого хрупкого существа.

- Ты изменилась, - помолчав, продолжил священник.

- А вы – нет, - тихим, бесцветным голосом произнесла плясунья. – Снова выбор; и снова его на самом деле нет… Здесь так холодно.

- Как ты жила все эти месяцы? – хрипло спросил Клод, просто чтобы не молчать, подходя к очагу и начиная возиться с дровами. – Вы, кажется, общаетесь с Жеаном?..

- Да, он… Он иногда заглядывает к нам с Пьером.

- До сих пор живешь с этим мечтательным дураком, - поморщился священник.

- Он содержит меня, - пожала плечами Эсмеральда. – Я ведь не могу теперь сама зарабатывать на хлеб – по вашей, между прочим, милости. И вы несправедливы. Может, муж мой и мечтатель, но он не дурак. Если их с Жеаном пьеса понравилась сегодня зрителям, они заработают сто ливров. Знаете, ваш брат на удивление милый и добропорядочный человек, если учесть, что его воспитали вы. Впрочем, Квазимодо тоже вырос добрым малым – вопреки вашему влиянию, очевидно.

- Многие не согласились бы с тобой, девушка, - невольно усмехнулся Фролло: звонарь – добрый, его бестолковый брат – порядочный, а сам он, получается, монстр… Хорошенькое дело.

- Это потому, что они смотрят поверхностно. Их не интересует суть вещей. И вы можете сколько угодно изображать из себя праведника – это не изменит вашей порочной души.

- Сама-то давно перестала глядеть на внешность? – процедил задетый за живое мужчина. – Если позволишь припомнить обстоятельства нашей последней встречи…

- Вот с тех пор и перестала! – оборвала вспыхнувшая цыганка.

Ей стыдно теперь было вспоминать капитана, точнее, не его даже, а ту себя, которая так слепо доверилась человеку без сердца. Особенно стыдно – перед монахом, который стал свидетелем ее позора и беспросветной глупости. А еще ей по-прежнему было больно, хотя гордая красавица не хотела признаваться в этом даже самой себе.