Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

- Очень рад, что это маленькое приключение пошло тебе на пользу, - Клод, наконец, развел огонь и, поднявшись, повернулся к плясунье, невольно сделавшей шаг назад.

Архидьякон впился жадным взглядом в осветившуюся отблесками пламени фигурку. Только сейчас он, наконец, вполне осознал, что спустя столько времени она снова рядом с ним. И останется рядом – как минимум, на эту ночь.

Потянув за шнуровку плаща, он, не глядя, швырнул тяжелую материю на кровать и сделал шаг к замершей прелестнице. Еще один; она чуть отступила. Так продолжалось до тех пор, пока Эсмеральда не уперлась в стену; пятиться дальше было некуда. Она напряженно смотрела, как священник неотвратимо приближался; наконец, он навис над ней. Второй плащ полетел вслед за первым. Цыганка заставила себя отвести руки за спину и уперлась ими в стену, точно боялась, что какая-нибудь из ладошек своенравно решит принять участие в происходящем и залепит похотливому попу звонкую пощечину.

Мужчина попытался поцеловать прелестницу, однако та, намеренно или бессознательно, ловко отклонилась, и губы архидьякона целомудренно уткнулись в висок. Он выдохнул не то разочарованно, не то нетерпеливо и начал торопливо, почти грубо возиться со шнуровкой сюрко, под которым обнаружилась длинная шерстяная котта. Девушка не мешала ему ровно до тех пор, пока не осталась в одной рубашке: стоило Клоду коснуться сквозь тонкую ткань будто еще налившейся груди, он тут же получил по руке.

- Хватит изображать невинность!!! – перед глазами почему-то незамедлительно встала картинка обнаженной ведьмы в объятиях ненавистного и более удачливого соперника.

Фролло грубо ухватил не ожидавшую подобного обращения Эсмеральду за горло и, заставив ее сделать таким манером несколько шажков, швырнул навзничь на мягкие перины чуть скрипнувшей кровати. Задрожав, та сжалась и с испугом взирала на своего мучителя, не делая, однако, попыток к бегству.

Священник торопливо скинул облачение и, ощущая разлившийся по обнаженному телу лихорадочный огонь, накинулся на несчастную жертву. Впившись в губы жестоким поцелуем, он легко перехватил тонкие запястья над головой своей изящной партнерши, не позволяя ей вырваться. Свободной рукой начал поспешно задирать тонкий лен камизы, почти не замечая протестующего мычания под собой. Наконец, тяжело дыша, оторвался от припухших уст и одарил Эсмеральду яростным взглядом, в котором гнев и желание мешались с какой-то непонятной горечью и чуть ли не отчаянием. Цыганка ответила не менее страстным взором: обида и вызов сквозили в нем наряду с притаившимся в глубине страхом и, одновременно, решимостью. Даже соглашаясь, она все равно говорила «Нет». Даже отдаваясь, она по-прежнему оставалась холодной. Даже уступая, все-таки не сдавалась. Эта девушка была сплошным противоречием, и мужчина давно отчаялся хоть когда-нибудь понять ее загадочную душу. Зато мысль познать ее тело даже теперь, когда она не была уже девицей, казалась, вопреки здравому смыслу, до безумия соблазнительной. И Клод не собирался на этот раз упускать свой шанс.

Он вновь склонился, жадно целуя маленькую ямочку над ключицей; рука, наконец, справилась с длинным подолом, задрав его до пояса. Подхватив под бедро длинную ножку, архидьякон чуть приподнял ее; цыганка почувствовала, как его каменная плоть уперлась ей в лоно. Мужчина ткнулся в желанный грот, однако девушка была совершенно не готова к вторжению, поэтому у не имевшего в подобных делах никакого опыта священника ничего не вышло. Отпустив запястья цыганки, он переключился на ее грудь, жадно стискивая скрывавшиеся под тонкой тканью полушария. Плясунья поморщилась и закрыла глаза, что не укрылось от наблюдательного Фролло. Собственная неопытность раздражала его сейчас едва ли не больше всего: он был не из тех, кто привык чувствовать себя неумелым новичком.

Клод попытался еще раз проникнуть в заветный сад, с силой проталкиваясь в узкий, едва влажный ход. Девушка тихо застонала – архидьякон так и не понял, отчего: то ли он причинил ей физическую боль, то ли само осознание того, что он проник в нее, оказалось настолько неприятным. Впрочем, Фролло не успел задуматься об этом: мысль проскользнула, а потом непреодолимая сила заставила его начать двигаться – быстро, почти судорожно, глухо постанывая от непривычных приятных ощущений и невероятного облегчения. Мужчине показалось, что полтора года – да нет, всю жизнь! – он был придавлен каменной плитой, которая позволяла только дышать да слегка трепыхаться. И вот сейчас груз, наконец, снят. Это оказалось так прекрасно, так восхитительно легко, что священнику пришлось зажмуриться до боли в глазах, чтобы удержать противную слезу. То была слеза узника, без вины приговоренного пожизненно, но отпущенного волею случая спустя несколько лет заключения.