Сантименты

Долой! Всех и всяческих цезарей к стенке! Вся власть никому, никому, ничему!

Да здравствует шЫ1! Но даже Ничто

над нами не властно, не властно, не властно!

Свобода, свобода, эх-эх, без креста!

Так пусть же сильней грянет буря, ебёныть! Эх-эх, попляши, попляши, Саломея, сколь хочешь голов забирай, забирай!

О, злоба святая! О, похоть святая!

Довольно нам охать, вздыхать, подыхать!

Буржуи, буржуи, жлобы, фраера, скорей прячьте жирное тело в утесах!

Свобода крылата — и перышком в бок!

Отдай же мне Богово, Бог, и отдай мне, кесарь, свое — подобру-поздорову!

По злу отберу! Са 1га! Са !га!

Всех кратов повесим, повесим, повесим!

Казак, не терпи, не терпи ничего, а то атаманом не будешь, не будешь!

О шЫ1! О вольный полет в пустоте!

Бесцветная жизнь, но от крови — малина!

Не ссы! За процентщицей вслед замочи и Соню, сначала отхарив, и Дуню, и Федор Михалыча! Право имей!

Не любо?! Дрожащая тварь, что, не любо?

Ага! Будешь знать, будешь знать, будешь знать! Бог, если не умер, то будет расстрелян!

За все отомстим мы, всему отомстим И тем и другим, и себе, и себе!

АНопз в санкюлоты! Срывай же штаны!

Пусти же на волю из этих Бастилий зверюгу с фригийской головкою! Гей!

Нож к горлу — и каждая будет твоей!

Нож в горло — и ты ЦЬегтепзсЬ, и Бог умер!

«Эй, дай закурить! Ах, не куришь, козел!»

И бей по очкам эту суку! Прикончи!

Его, и его, и себя, и себя!

Смысл свергнут! Царь и в голове не уйдет! Эй, бей на куски истукан Аполлона!

Да скроется солнце, да здравствует тьма!

О, вскроем же фомкою ящик Пандоры, в который свободу упрятали вы!

Растопим же сало прогорклое ваше огнем мирового пожара! Даешь!

Единственный способ украсить жилплощадь — поджечь ее! Хижинам тоже война!

Все стены долой, все границы, все плевы! АПопз же в безбрежность, епГап! мой 1егпЫе!

Весь мир мы разрушим, разрушим, разрушим! И строить не будем мы новый, не будем!

И что было всем, снова станет ничем!

О Хаос родимый! О Демон прекрасный!

Гори же ты пламенем синим! Плевать!

И вечный, бля, бой! Эй, пальнем-ка, товарищ, в святую — эх-ма — в толстозадую жизнь!

О, пой же, Сирена, мне песнь о свободе,

О гибели, гибели, гибели пой!

Я воском не стану глушить твое пенье!

О, пой же мне древние песни, о, пой про Хаос родимый, родимый, родимый!

Хочу! Выхожу из себя — из тюрьмы!

Из трюма — из тела уж лучше на дно нам! Мы днище продолбим, продолбим, продолбим! Эван эвоэ! О тимпаны в висках!

О сладость, о самозабвенье полета — пусть вниз головой, пусть единственный раз с высот крупноблочного дома в асфальт! Кончай с этой рабской душою и телом!..

И вот я окно распахнул и стою, отбросив ногою горшочек с геранью.

И вот подоконник качнулся уже...

И вдруг от соседей пахнуло картошкой, картошкой и луком пахнуло до слез.

И слюнки текут... И какая же пошлость и глупость какая! И жалко горшок разбитый. И стыдно. Ах, Господи Боже! Прости, дурака! Накажи сопляка за рабскую злобу и неблагодарность!

Да здравствуют музы! Да здравствует разум!

Да здравствует мужество, свет и тепло!

Да здравствует Диккенс, да здравствует кухня!

Да здравствует ленкин сверчок да герань!

Гостей позовем и картошки нажарим, бокалы наполним и песню споем!

РУССКАЯ ПЕСНЯ

Нелепо ли, братцы? — Конечно. Еще как нелепо, мой свет.

Нет слаще тебя и кромешней, тебя несуразнее нет!

Твои это песни блатные сливаются с музыкой сфер, Россия, Россия, Россия,

Российская СФСР!

И льется под сводом Осанна, и шухер в подъезде шмыгнул. Женой Александр Алексаныч назвал тебя — ну сказанул!

Тут Фрейду вмешаться бы впору, тут бром прописать бы ему! Получше нашла ухажера Россия, и лишь одному

верна наша родная мама, нам всем Джугашвили отец. Эдипова комплекса драму пора доиграть наконец...

А мне пятый пункт не позволит и сыном назваться твоим. Нацменская вольная воля,

Развейся, Отечества дым!

Не ты ль мою душу мотала?

Не я ль твою душу мотал?

В трамвае жидом обзывала, в казарме тюрьмою назвал.

И все ж от Москвы до окраин шагал я, кругом виноват, и слышал, очки протирая, великий, могучий твой мат!

И побоку злость и обида, ведь в этой великой стране хорошая девочка Лида дала после танцев и мне!

Ведь вправду страны я не знаю, где так было б вольно писать,

где слово, в потемках сгорая,

способно еще убивать...

О Господи, как это просто, как стыдно тебе угодить, наколки, и гной, и коросту лазурью и златом покрыть!

Хоругви, кресты да шеломы, да очи твои в пол-лица!

Для этой картинки искомой ищи побойчее певца!

Позируй Илье Глазунову,

Белову рассказ закажи и слушай с улыбкой фартовой, на нарах казенных лежи.

Пусть ласковый Сахар Медович,

Буй-тур Стоеросов пускай, трепещущий пусть Рабинович кричат, что не нужен им рай —

I

I

дай Русь им!.. Про это не знаю.

Но слыша твой оклик: «Айда!», монатки свои собираю, с тобой на этап выходя.

И русский — не русский — не знаю, но я буду здесь умирать.

Поэтому этому краю имею я право сказать:

стихия, мессия, какие еще тебе рифмы найти?

В парижских кафе — ностальгия, в тайге — дистрофия почти,

и — Боже ж ты мой! — литургия, и Дева Мария, и вдруг — петлички блестят голубые, сулят, ухмыляясь, каюк!

Ведь с четырехтомником Даля В тебе не понять ни хрена!