Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни

– И этот этап, Евгений, тоже был пройден. Наступил второй, самый в художественном плане щепетильный, но и интересный – этап душевного полёта. Я в это время прямо-таки не жил на земле, а летал по воздуху. Вспоминались старые игрушки, нарождались в душе свои, все они перемешивались, разговаривали друг с другом, прошлое и современное жило одной жизнью. И когда началась непосредственно лепка, я уже никому больше никаких вопросов не задавал, я просто лепил. И, как всякий мастер, старался сделать игрушку как можно более выразительной: подбирал штампики, разрабатывал и разделывал ямчатые рисунки, выискивал в душе новые образы. Ведь скопировать старую игрушку – для мастера какая польза? Да никакой! Никакой уважающий своё дело мастер этого делать не будет, он будет делать своё! Ещё важно было в изделиях проявить особенности игрушки, можно сказать, её строй. Именно музыкальный термин здесь более всего уместен, потому как одно это слово вмещает в себя многое. Так и вообще в игрушечном деле: у «дымковки» свой строй, у «ярославской» свой. Есть свой строй и у саратовской. И этот строй просто изумительный, ни на какой другой не похожий. И вот над этим-то строем и надо было мне работать. И вот, Евгений, какое странное дело: у Никитичны я старосаратовскую игрушку видел позже, а мыслями всё равно уходил в детство. Тогда всё было гораздо ярче, экспрессивнее. Думаю, меня выручила цепкая художественная память. Обычная-то память у меня не ахти какая. Спроси, кого как зовут, да ещё с какого года рождения – ни за что не отвечу. А вот лица, закаты, росписи – тут мне и напрягаться не надо, они так в глазах и стоят. Но не просто лица. Просто лицо я и не запомню, и узор тоже, если только, по выражению Шукшина, «по душе не шаркнуло», по моей образной памяти. И еще – фантазия. С детства у меня всё было с фантазией в порядке, малокрюковские ребятишки так «фантазёром» и называли. Никто не мог так чего-то напридумывать, как я. И всё эти задатки сохранились и в пожилом возрасте.

– Чудно как-то… – заметил я, – непостижимо…

– Да тут всё просто. Тебе вот дети встретились, пятиклашки. Казалось бы, чего в этом возрасте запомнишь? Ан нет… помнят, да ещё и как! Те девочки, с которыми я занимался пятнадцать лет назад, сами уже стали мамами, своих детей ко мне приводят. Приходят такие мамы, берут глину и сами садятся рядом с детками лепить. Я гляну: навыки и приёмы просматриваются невооружённым глазом. А сами ведь с пятого класса и глину в руки не брали. Так-то…

Старый игрушечник улыбнулся уголками губ.

– Сейчас вот хочу о саратовской глиняной игрушке детям книжонку написать, – продолжил он, – чтоб знали, что и как делать. А то, не ровен час, сгинет всё опять. Я уже и главки придумал…

– Петр Петрович, а о технологии лепки что-то можете сказать?

Мастер как будто ждал этого моего вопроса.

– Особенности лепки саратовской игрушки просты. Фигурки лепились в основном правильной формы, по крайней мере, козёл от барана отличался, а гуделки и свистки изготавливались отдельно, по другой лепной технологии, свистушечной. Их оттискивали в керамических формочках, гипса ведь не было. Слепит мастер барашка, высушит, а затем оттиснет в мягкой глине с двух сторон – вот тебе и формочка. Я и сейчас по старой технологии свистки делаю. Свистки, Евгений, делались без всяких излишеств. Как правило, слепленная фигурка «расточивалась». То есть, на её чуть подвяленное тело наносился древний ямчатый декор. Раньше мастера использовали для этой цели палочки с разными примитивными вырезками на концах. Эти палочки служили штампиками. По телу слепленного животного ими делали вмятинки. Потом в эти углубления, – не во все, а выборочно, исходя из художественного решения мастера, – закапывалась тонкотёртая коричневая глина, смешанная с молоком. Там она высыхала, и выскрести её оттуда не было никакой возможности. Использовалась в подкрашивании копыт, глаз, рожек, хвостиков чёрная глина, смешанная с молоком, или густо-коричневая. Чёрная глина – эта та самая беложгущаяся глина, – только в сыром виде, как я тебе уже говорил, она имеет чёрный или слегка голубоватый вид. Как видишь, наши предки на Саратовщине совсем не использовали ни анилиновых красителей, ни темперы, ни гуаши, а тем более масляных красок. Набор для изготовления был самый простой…

«Простой… А об игрушках этого не скажешь. Выглядят они не так уж и просто, – подумал я, – взять хотя бы того, купленного мною у Никитичны, конька».

– Я когда начинал торговать, один старичок подошёл и говорит: «Наконец, в Саратове опять ямчатая появилась. Думал, что сгинула, а она живая». На горшках сделать ямчатый декор – дело нехитрое, круглая форма принимает любое сочетание, а вот в игрушечном деле такая разделка поверхности представляет определённую сложность. Ладно еще, если надо подчеркнуть штришками вьющуюся гриву у коня или обозначить ресницы или глаз – это и в других местах делали. Но заслуга саратовских мастеров в том, что они стали геометрические штампиковые рисунки наносить на тело игрушки, а это – особое искусство. Вот, посмотри-ка…