Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни

В коридоре гудела толпа ребятишек. Я заторопился и, чтобы не мешать педагогическому процессу, вышел, наскоро попрощавшись. Мимо меня спешили улыбающиеся дети, и мне на миг захотелось самому стать таким же шумливым и беззаботным. Они спешили в сказочный мир Петра Петровича…

За дверью раздавался голос педагога, и я поневоле остановился, вслушиваясь.

– Сегодня мы будем лепить с вами саратовскую глиняную игрушку – «сушку». Для этого подходит любая глина, которую вы найдёте. Белая глина – лепите из белой; жёлтая тоже годится; на красную набрели – делайте из красной. Только совсем тёмные не берите. У нас в Саратове делали игрушки из разного цвета глин. Основной цвет глины не закрашивали, а наносили на него штампиками рельефный геометрический рисунок. В качестве штампиков можно использовать колпачки от фломастеров, ручек, пуговицы и так далее. После этого вмятинки от штампиков заполняются гуашевой краской. Для начала используйте один простейший штампик-шарик и вмятинки от него заполните краской одного цвета, коричневой. Увидите сами, что получится. Привыкните сначала к одному штампику, не рвитесь использовать множество, бойтесь штампиковой мазни. Рисунок должен быть говорящим. Даже одним штампиком можно создавать очень интересные, насыщенные композиции. Простейшим штампиком может послужить обыкновенная шариковая ручка. Чем больше вы найдёте штампиков, чем удачнее составите рисунок, тем интереснее получится ваша игрушка… Вот посмотрите на эти две игрушки: в лепке они совершенно одинаковые, а расточка разная, потому и характеры получаются разные…

_____________

Лето 2010 года выдалось жаркое, 37 градусов в тени. Но в кабинете у Африкантова было прохладно и уютно, как и прежде. Хозяин встретил меня приветливо, я видел по глазам, что ему не терпится мне что-то рассказать.

– Что новенького, Петр Петрович? – осведомился я. – Как житье-бытье?

– Всё преотличнейше, Евгений, – воскликнул старый игрушечник. – Вроде как такого и быть не могло, а вот на тебе – раз, и есть!

Справившись с волнением, он начал рассказывать:

– Вот тогда, после наших бесед, ты очерк написал. Хороший очерк, мне понравился – и про деревеньку нашу и про устои, всё верно. Только мы оба врунами оказались! Вернее, это я врун, а не ты, потому как с моих слов всё тобой писалось. Только и я на тот момент всего не знал. А тут случай подвернулся… Помнишь, я тебе говорил про родственницу свою по отцовской линии, – она игрушкой занималась.

– Конечно, помню. Я же это и в очерке отметил, что была такая, в Саратове жила. Как вы сказали – так и написал.

– Так вот, что продавала – это точно, только в Саратове она тогда не жила. В общем, не суди строго, что люди говорили, то и я повторял. А теперь кое-что прояснилось и, в общем-то, подтвердилось.

– Что, нашёлся человек, кто её хорошо знал? – удивился я.

– Бери выше, – улыбнулся Пётр Петрович, – нашлась она сама…

– Неужели! Сколько же ей лет? Вы тогда о ней говорили в давно прошедшем времени.

– Говорил… говорил, но тогда было одно, а теперь другое. На сегодняшний день она самая старая жительница нашей исчезнувшей деревни. Можешь записать – Пахомова Пелагея Андрияновна, вот так вот. Пелагея Андрияновна была подростком и помогала своему отцу и моему деду, Андрияну Илларионовичу, продавать игрушку.

– Так, что же, ваш собственный дед лепил, а вы и не знали? Так получается?

– Стыдно признаться, Евгений, но именно так. Только добавлю – не просто лепить, а профессионально лепить. Я ведь раньше и не знал, что происхожу из рода игрушечников. А тут как-то стал стариков расспрашивать, которые в Малой Крюковке родились и жили, приехал в город Энгельс, к Смысловой Антонине Николаевне. Бабушке уже восемьдесят один годок стукнул, а всем интересуется и многое помнит. Я её спрашиваю, мол, так и так, желательно игрушку старую найти. А она мне на это и отвечает: «Это она у вас в дому должна была сохраниться в первую очередь». Ну, у меня от недоумения глаза на лоб, а она добавляет: «Это, Петруша, твой родной дедушка лепил. На моей памяти он уже много не делал, только лепил игрушки младшему сынишке Васе и внучатам. Но о том, что игрушкой он, как сейчас говорят, профессионально занимался, я от своей мамы и от бабушки Маши слышала. Да ты у тётки своей, у Дуни спроси – она постарше меня, поточнее об этом скажет».

Вот тебе и раз! Такого сюрприза я, конечно, не ожидал. Бросился к тёте Дуне, благо, та рядом живёт. Она с двадцать третьего года, восемьдесят семь лет исполнилось. Просвети, говорю, дурака, знать не знал, что мой дед Андриян из глины лепил. А тётя Дуня в ответ: «Лепил, как не лепил. Я маленькая была, но помню. По вечерам лепил. Мама, помню, шьёт чего-нибудь, а он лепит. Семья большая, каждому всё надо. У мамы швейная машинка «Зингер» была, это было её приданное. Она шьёт, а тятя за столом сидит, лепит. Я, малая, то на машинку смотрю, как у ней детальки двигаются, то к тяте подсяду. Возьму глину, тоже лепить пробую. Тятя свисток слепит, свистнет, аж уши заложит – и даст мне. Вот только это в памяти и осталось, больше ничего не помню с того времени».