Саша, Володя, Борис...

— Внизу стоит десяток камер и полсотни журналистов. Но ты сам прекрасно знаешь, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, — сказал я извиняющимся тоном. — Нужна фотография, извини, картинка того, как ты сейчас выглядишь.

Марина бросила в мою сторону сердитый взгляд.

— Саша, я не хочу, чтобы тебя снимали в таком виде.

— Принеси-ка зеркало. — попросил он.

Когда она вышла, он взглянул на меня так, что мне стало не по себе: на лице не было ни ресниц, ни бровей.

— Борис приходил, просил прощения, — сообщил он. — Считает, что это из-за него меня траванули.

— Ты простил?

— Я ему сказал, зря вы это, Борис Абрамыч; я же сам выбрал этот путь.

Мы помолчали. Потом он спросил:

— Какие у меня шансы?

— Врачи дают пятьдесят на пятьдесят, но у тебя ведь сильный…

— Знаю, знаю, — прервал он. — Я хочу сделать заявление на случай, если не выкарабкаюсь. Назову гада по имени. Аня не смогла, так я сделаю это за нас обоих. Ты напиши по-английски складно, а я подпишу. И пусть лежит у тебя на всякий случай.

— Хорошо, только мы его вместе порвем, когда ты отсюда выйдешь.

— Порвем, порвем. Значит так, поблагодари врачей, полицию, ну и напиши, что меня он достал, но всех не перетравит, и так далее.

Ему было трудно говорить, но я чувствовал в его голосе и во всем его облике что-то новое — от него исходила какая-то незнакомая мне сила. Я подумал, что раньше никогда не получал от него инструкций, да еще таких, которые не подлежали обсуждению и их следовало выполнять беспрекословно. До сих пор в наших отношениях мне выпадала роль старшего, он ожидал от меня одобрения, а я видел в нем какую-то подростковость. Но теперь все было наоборот: он был взрослый, уверенный в себе, мудрый наставник, а я школяр, записывающий домашнее задание. Будто яд, который за три недели состарил его на тридцать лет, дал ему какую-то глубинную мудрость, которой у меня не было. Позже, когда Марина поведала мне о “другом Саше”, который проявлялся в критические минуты, а потом вновь исчезал, я понял, что тогда в палате я увидел именно такое перевоплощение.

Наконец Марина вернулась с зеркалом. С минуту он внимательно себя разглядывал и остался доволен — выглядел он ужасно. Я позвонил Тиму Беллу и попросил прислать фотографа.

На следующий день Сашина фотография, отражение страдания и героики последнего боя, разошлась десятками миллионов копий по всему миру. А его заявление, предназначенное к публикации после смерти, подписанное во вторник 21 ноября в присутствии Марины и адвоката Джорджа Мензиса, лежало запечатанным в сейфе адвокатской конторы на Картер-Лейн.

В то утро я принес ему свежие газеты; его горячечный взгляд, устремленный на читателя из глубоко запавших глазниц на облысевшем, обтянутом желтой кожей черепе, буквально пронзал душу.

— Нормально, — сказал он удовлетворенно. — Теперь он не отвертится.

Это были последние слова, которые я от него услышал.

ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ дня 21 ноября снова появился профессор Генри. Поговорив с лечащим врачом, он помрачнел.

— Это точно не таллий, — сказал он. — У Александра полностью отсутствует функция костного мозга, но сохранился мышечный тонус; если бы это был таллий, то все было бы наоборот.

— Но как все-таки объяснить то, что в Барнет-госпитале нашли таллий?

— Это загадка. Возможно, он получил небольшую дозу таллия плюс что-то еще…, - он замолчал на полуслове. — Постойте-ка, может быть, это не простой, а радиоактивный таллий? Это объяснило бы все симптомы.

Благодаря своему научному прошлому, я понял, что он имеет в виду. Небольшое количество радиоактивного изотопа таллия вызовет не химическое отравление с характерными симптомами вроде мышечной слабости, а радиационное поражение, приводящее к разрушению костного мозга. Выпадение волос характерно для обоих типов воздействия — и химического, и радиационного, так что все сходится.

Профессор Генри пошел обсуждать свою новую теорию с лечащим врачом. Я наблюдал за их разговором со стороны; видно было, что врач слушает знаменитого токсиколога вполуха, а заботят его совсем другие вещи.

Профессор вернулся с обескуражнным видом:

— Я сказал ему про радиоактивность, но он отмахнулся. Говорит, Александра проверяли на радиоактивность дважды и ничего не нашли. Впрочем, с точки зрения врачей сейчас уже не важно, чем он был отравлен — радиоактивным или химическим ядом. Беспокоиться нужно о последствиях, например об остановке сердца или какой-нибудь инфекции. Он слабеет с каждым часом.

В тот вечер я разыскал в Интернете все о радиоактивном таллии. Оказалось, что в 1957 году агенты КГБ в Западной Германии использовали его для отравления перебежчика по имени Николай Хохлов. Симптомы были те же, что и у Саши, но в отличие от Саши у Хохлова в организме нашли радиоактивность, а у Саши ничего подобного не было.

Зазвонил телефон.