Сатанисты ХХ века

Перед главным входом центрального здания, окружённым двойным рядом стройных колонн из ярко-жёлтого мрамора, находился небольшой внутренний дворик, вымощенный фарфоровой эмалью, изображающей знаки Зодиака. На ярко-красном фоне всего двора они рельефно выделялись блестящими чёрными изображениями. Посредине поставлен был громадный сосуд в виде чаши, из блестящей красной меди, поддерживаемой двенадцатью быками в натуральную величину, отлитыми из тёмной бронзы. Этот гигантский сосуд представлял точную копию знаменитого “медного моря” (небухим), стоявшего в дни торжественных жертвоприношений. Его до краёв наполняли кровью жертвенных животных.

Какой кровью желали наполнить своё “медное море” сатанисты, скрывающиеся в центре масонства и в глубине еврейско-талмудической секты? Как знать, какие ужасающие сцены увидели бы красивые стройные колонны, окружающие этот “двор жертвоприношений”, если бы Господь, мановением властной десницы Своей, не уничтожил строителей вместе с постройкой…

Но в те дни, когда тысячи искусных рук кончали внутреннюю отделку великолепных зданий; когда сотни судов подвозили со всех сторон света драгоценные материалы, дивную утварь, роскошные ткани - шёлк, бархат и парчу; когда строители с гордостью показывали заезжим туристам новую “гору Мория”, когда масоны всего мира заранее торжествовали, в ожидании открытия “второго” храма Соломона, - в те дни никто из строителей не думал о Боге…

Упоённые гордыней, они торжествовали и богохульствовали…

Пароходы, приезжающие на Мартинику, постоянно подвозили группы любопытствующих членов всесветного тайного общества, желающих полюбоваться зданием, которое должно было стать осязаемым доказательством не только их могущества, но и их главенства над христианским миром, скромные церкви которого казались и бедными, и тесными, и жалкими в сравнении с этим сверкающим чудом строительного искусства…

Со дня приезда лорда Дженнера в Сен-Пьер прошло уже больше шести лет. Со времени свадьбы Гермины прошло четыре года.

Наружно в их отношениях ничего не изменилось. Но зато сильно изменился характер лорда Дженнера. Он стал желчным и нервным, легко раздражался и не любил оставаться один, постоянно удерживая возле себя свою жену, присутствие и ласки которой доставляли ему видимое облегчение.

Только счастливая натура Гермины, с её несокрушимым легкомыслием и поверхностностью, сносила легче других тяжёлую атмосферу печали, окутывающую семью Бессон-де-Риб. Одна Гермина ещё смеялась иногда в затихшем доме, где даже дети, казалось, не знали детского веселья…

Лилиана бродила по комнатам, всегда закутанная в чёрные покрывала, бледная и молчаливая, не смея выйти в сад, не смея на пять минут отойти от колыбели своего сына. Молчаливое, гнетущее горе молодой женщины подействовало на её психику настолько, что в городе начинали говорить о том, что молодая красавица, маркиза Бессон-де-Риб, видимо, теряет рассудок…

Энергичная, страстная и смелая натура Матильды успешней боролась со своим горем. Она находила поддержку в религии и долге, стараясь успокоить отца и поддержать сломившуюся под ударами судьбы Лилиану.

Месяца через два после погребения убитого ребёнка Лилианы, мистер Смис, её отец, вернулся из Америки, где провёл больше года по каким-то чрезвычайно серьёзным делам, о которых он, видимо, не желал говорить, отвечая уклончиво на все вопросы лорда Дженнера.

Старый англичанин, живший отшельником на соседнем острове, уже знал о несчастии, постигшем его дочь. В этом, конечно, не было ничего необычайного, так как из Сен-Пьера в Сен-Лючию ежедневно приходило по два парохода, не считая подводного кабеля, связывающего все Антильские острова между собой. Однако лорд Дженнер всё же счёл нужным осторожно осведомиться о том, какого мнения отец Лилианы о пропаже её ребенка.

К крайнему удивлению главы Сен-Пьерских масонов, мистер Смис был чрезвычайно хорошо осведомлён обо всех обстоятельствах потери, поисков и находки. Но так как всё это передавалось газетами, - а отец Лилианы, по-видимому, вполне разделял мнения газет, одобряя в то же время предосторожность родных, скрывавших от молодой матери ужасную правду о судьбе её сына, - то Лео и успокоился, находя вполне естественным желание отца увезти дочь и внука к себе, подальше от мест, напоминающих столько ужасных событий.

Матильда и старый маркиз вполне одобрили этот план, надеясь, что перемена места и жизнь в доме отца, где протекало всё детство Лилианы, вернёт спокойствие её разбитому сердцу. Как ни тяжело было им расставаться с последней своей радостью и надеждой, сыном покойного Роберта, но здоровье Лилианы было дороже всего и её свёкру, и сестре её мужа, которые искренно уговаривали её уехать со своим отцом на Сан-Лючию.

Однако Лилиана наотрез отказалась удалиться от могилы мужа и сына, у которых она ежедневно проводила целые часы, неподвижно сидя на мраморных ступенях великолепного надгробного памятника, но не спуская глаз с лежащего не её коленях оставшегося ребенка, которого она ни на минуту не оставляла одного.