Сатья-Юга, день девятый

— Я первый, женщины за левым плечом, мужчина за правым. Катюша, ничему не удивляйтесь. Все, что вас заинтересует, я с радостью потом объясню. И да, всем спасибо за помощь.

— Да не за что, — сказал таксист. — Вам спасибо. Я, знаете, один раз в жизни молился, зато искренне. А теперь хоть вижу — было кому.

— Спасибо, что взяли с собой, — Катя снова покраснела. — Не сердитесь на отца. Он очень добрый. Просто устал и не верит никому.

— Спасибо за золотой век, — Дарья встала слева от меня, за Катей. — Я очень хочу на него посмотреть. Давайте, Серафим. Ведите.

И мы пошли.

* * *

— Эй, — сказал таксист, когда мы миновали заснеженный пустырь. — Что-то мне кажется, мы мимо прошли.

Но мы не прошли. Мы стояли метрах в двух от того места, где несколько часов назад находился ларек мужских подарков «Респект».

— Я это к тому, что хорошо бы побыстрее все сделать… Жена у меня, конечно, привыкла, что я допоздна работаю, но пора закругляться…

— Да бросьте, — отвечала Дарья. — Для дела можно и подождать. А Катины родители не сходят с ума?

— Я с отцом живу. И он тоже привык.

— А Серафима — его никто не ждет дома? — Дарья, отлично знавшая все подробности моей жизни и организации Сфер, не смогла-таки удержаться.

И я обернулся к ним.

В неярком свете, едва дотянувшем оранжевый луч со стороны ближайшего фонаря, их лица казались почти одинаковыми: тени-глаза, тени-скулы.

— Он ушел, — сказал я.

Катя наморщила лоб, пытаясь понять мои слова. Дарья и таксист поняли сразу. В них хватало моей памяти и моей логики.

— Сам бы не смог, — быстро сказала Дарья. — Мобилизуйте архангелов.

— Не поможет, — тут же отрезал таксист. — Самаэлю такой чес только на руку. Скрыться — раз плюнуть.

— Дьявол сбежал? — заморгала Катя. — Серафим, он киоск тоже унес?

Я кивнул.

— Серафим… — робко сказала Катя. — Серафим, а там… были кроме него люди?

Ответить я не успел. Время вокруг меня обрело вес, и я почувствовал, как сжимается вокруг меня вязкая, не дающая дышать субстанция; на миг вырвались из нее и потянулись ко мне огромные зубчатые колеса, ставшие спустя мгновение дымом. Потом кисель из времени сорвался с места, я задохнулся, и сразу же отпустило; ломило в висках, но время больше не соскакивало с привычного курса.

— Что это?! — вскрикнула Катя. Для нее не прошло и секунды, но за этот ничтожно малый отрезок небо посветлело, а слой снега под ногами существенно вырос. Я не стал ей объяснять, что это. Вряд ли бы Кате было интересно узнать, что в ее жизни только что стало одной полночью меньше. Что кто-то несколько секунд назад перевел время часов на пять вперед. И сделать это могло только одно существо. Я не стал этого объяснять, потому что существо возникло передо мной.

Мои свидетели были людьми. Они не могли видеть некоторых вещей. Они не видели, как я, выпуская крылья, бью потоком чистой энергии темную фигуру перед собой. Пронзительно-белый луч, летящий от моей руки, ударился в открытую ладонь противника и распался. Я ударил снова, на этот раз относительно удачно: с фигуры слетел посверкивающий купол защиты.

Это был не Дьявол. Первым, что я заметил, стараясь одновременно ударить в третий раз и вызвать всех своих ребят из отдела, а с ними заодно целую дивизию архангелов, было лицо. И это не было лицо Самаэля.

Я вообще не помнил никого из сильных демонов, кто так выглядел. Но факт — этот был под завязку накачан силой. И если принять как рабочую гипотезу, что демон был из многочисленных низших, потому и не знаком, источником силы был явно не он сам.

Он держался довольно долго. Достаточно, чтобы успело пройти время, за которое человеческий глаз фиксирует изменения. Мне, серафиму, трудно представить, как можно было увидеть что-то за долю секунды сквозь летящие вспышки, тем более, разглядеть лицо. Я сам не успел даже понять, что лицо мне знакомо. А Катя бросилась вперед с криком: «Папа, нет!»; и мой соперник обернулся к ней, его глаза расширились, и он опустил руки. Остаток моего луча достиг цели, и мой несостоявшийся третий свидетель полетел в снег, с ужасом глядя на бегущую к нему дочь.

Сквозь гладкий серый линолеум облаков пробивалось солнце преждевременно наступившего девятого дня Сатьи-Юги. Шумела близкая дорога, что-то внушал на ходу исполинский рупор, установленный на крыше одного из автомобилей. Никто не заметил перемены, каждый помнил какую-то свою неслучившуюся ночь. Но на руках свидетелей темнели черные квадраты оникса, мой знак и моя защита. Трудно представить, что сейчас чувствовала моя троица, но я серафим, и представить, конечно, мог. Мне было их жаль.

Катя что-то причитала, отряхивая отца от снега.

— Отдай! Мою! Дочь! — более сиплым, чем при нашей первой встрече, голосом выговорил издатель.

— Она доброволец! — крикнул я ему, делая шаг навстречу.

— Тварь! — сказал-плюнул издатель, поднимаясь. Катя висела на его руке, машинально поглаживая рукав отцовской куртки.

— А ты кто? — вмешался слегка оправившийся таксист. Видимо, он рассудил, что легче установить происхождение незнакомца, чем перемену времени суток, и едва ли я бы смог с этим спорить.