Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

Во времена Юстиниана самым авторитетным историком был Прокопий. Почему? Потому что он сочинил вдохновенный трактат, посвященный всем зданиям, воздвигнутым императором Юстинианом в империи. Трактат заканчивался таким восторженным панегириком самому Юстиниану, что последний был вынужден вознаградить историка Прокопия, сделав его городским префектом.

Высокое императорское доверие не могло не ранить сердце конкурента Прокопия — другого придворного историка, Марцелина. И он решил сделать неожиданный рывок в исторической науке, создав еще более совершенный и подкрепленный новыми историческими исследованиями труд, который пролил бы яркий свет на сложнейшие и неразрешимые проблемы византийской действительности. Но эта идея могла быть осуществлена лишь с высочайшей помощью самого Юстиниана. И Марцелин, вдохновленный своим намерением, отправился на прием к императору.

Как утверждают хронисты, Юстиниан встретил его самым радушным образом:

— Ну что, недотепа?

— Ваше императорское величество, перед нашей исторической наукой стоит огромная задача, решить которую можно только и исключительно при вашей высочайшей компетентной поддержке.

— Что еще за задача?.. Все ежегодные сражения и ежемесячные заговоры и перевороты уже описаны и изучаются в императорских школах и аристократических колледжах…

— Будущий год, если позволите подсказать вашей высочайшей памяти, — почтительно прервал императора Марцелин, но не для того, чтобы противоречить, а чтобы удовлетворить императорское любопытство, — будет счастливым, поскольку в этот год будет отмечаться ваша серебряная свадьба.

— Да что ты говоришь? Просто невероятно! — ахнул Юстиниан. — Серебряная свадьба!.. Гм, неужели Теодора уже так стара?

— Нет, нет, она еще ничего, еще держится, ваше всевышшество. А вы держитесь еще лучше! Настоящий самодержец!.. А побеспокоить вас я решился лишь для того, чтобы сообщить, что в связи с этой выдающейся исторической свадьбой необходимо написать монографию, которая прольет свет на ваши семейные, бытовые, придворные, государственные, межгосударственные и исторические отношения.

— Хватит юлить! Говори, сколько денег просишь?

— Сколько не жалко, ваше императорство.

— Ясно. Скромности тебе не занимать. Убирайся вон и жди распоряжений.

Оставшись один, Юстиниан приказал немедленно созвать Верховное Совещание, состоящее из Патриарха, магистров, консулов, протостратов и логофетов. Сделав им выговор за их историческую неосведомленность, он ребром поставил вопрос, какие мероприятия они намерены предложить в связи с предстоящей серебряной свадьбой. Перепуганные царедворцы заохали и запричитали — какой позор, император вынужден сам напоминать им о назревших исторических проблемах!

Первым пришел в себя Патриарх и предложил от имени патриархии причислить к лику святых их величества Теодору и Юстиниана, присвоив им соответствующие звания Святая Теодора и Святой Юстиниан.

Магистры и консулы пообещали переименовать все главные площади столицы и провинциальных городов в площади Юстиниана и Теодоры. Протостраты и логофеты, осененные каким-то внезапным вдохновением, перечислили целый ряд начинаний все в том же направлении.

Но император Юстиниан был явно недоволен. Ни одно из предложений ему не понравилось, поскольку ни одно из них не носило общенародного характера.

— Сколько в настоящий момент у нас заключенных? — спросил он квестора специальных помещений Трибониана.

— Ну… — захлопал глазами Трибониан, не ожидавший такого вопроса, — всего в ЦИТ (Центральной императорской тюрьме) и в ПИТ (Провинциальных императорских тюрьмах) сейчас шестьдесят заключенных, из которых двенадцать уголов…

— Всего шестьдесят?! — воскликнул Юстиниан.

— Но, ваше императорское величество, последние два года были спокойными; ни войны, ни мятежи, ни град, ни голод не мешали нашему историческому развитию, и поэтому среди управляемого вами народа не возникало никаких конфликтов, благодаря же молитвам святой церкви не происходило никаких убийств, и приток преступников просто прекратился.

— А сколько человек обслуживает тюрьмы?

— Три тысячи! — без запинки ответил Трибониан.

— Три тысячи? Значит, пятьдесят человек охраняют одного? Неплохо устроились!

— Но давно никого не судили…

— И вы миритесь с таким ненормальным положением?.. А на будущий год, когда будет праздноваться моя серебряная свадьба, кого, спрашивается, мы амнистируем? Каких-нибудь шестьдесят человек? Крохотную горстку людей! Жалкие масштабы… А как же тогда будет проявляться всенародное ликование? Откуда оно возьмется?

И снова ахнули Патриарх, магистры, консулы, протостраты, логофеты и квесторы. Снова убедились они в мудрости императора, который вновь вынужден был лично напомнить им о назревших исторических проблемах.

— Но, — проговорил Трибониан не для того, чтобы возразить, а чтобы получить дальнейшие указания, — как же нам наполнить тюрьмы? Народ весел и послушен, он предается обжорству и бытовому разложению и ничего не предпринимает в положительном смысле для нарушения закона. А сажать людей без разрешения закона значило бы самим впасть в беззаконие.