Сатира, огонь!

Почесывая грудь
 и прочее,
спиною грязной
вшей ворочая,
держа бинокль,
в немецкий штаб
восторженный
явился шваб.
Он каблуками
браво цокнул:
«Идемте
к ближнему леску,
берите, господа,
бинокли,
осмотрим, господа,
Москву!
Из восьмикратного
она уже близехонько видна!
Бинокль —
прекрасный аппарат,
и в линзах
дом, как на экране!
Что я увидел!
Как я рад
помыться
в Сандуновской бане.
Гостиницу
я видел близко,
на белом столике вино,
салат,
трофейная сосиска
увидена через окно!
Сокровищ там —
сойти с ума!
Прошу продолжить наступленье.
О, господа,
скорей в дома,
в Москву
с центральным отопленьем!
Глядишь
и словно входишь в дом,
становишься
живым и бодрым!
Идемте, господа,
осмотрим,
назначим время
и возьмем…»
Действительно,
в бинокль
Москва
видна
и в призмах отражается,
столица красная
близка
и даже больше —
приближается.
Но приближается она
к врагам
не теплыми углами,
 а градом
стали и огня,
красноармейскими шагами!
Москва
приблизилась к врагу
так близко,
что стекло мутнеет,
что он сгибается в дугу
и отползает,
и немеет.
Враг отползает
от Москвы,
но приближенье
продолжается,
и, как железные тиски,
Москва
к фашистам приближается!
Враги
бегут во все концы,
от бега яростного взмокли…
И держат
красные бойцы
в числе трофеев
и бинокли!

ЯВНОЕ ПРЕИМУЩЕСТВО

Рис. Ю. ГАНФА

— Служба в танковых частях куда легче, чем в пехоте.

— Почему?

— Да разве на себе столько утащишь, сколько на танке.

1942

Валентин КАТАЕВ ЗЕРКАЛО, или Новогодние гадания в новой имперской канцелярии

Над Берлином стояла страшная, непроглядная новогодняя ночь. С Восточного фронта дул ледяной ветер. Старый, 1941 год, положив в свой мешок шесть миллионов убитых, раненых и пленных немцев, собирался в путь.

Стрелка часов показывала без четверти двенадцать. Гитлер бегал по своему кабинету в новой имперской канцелярии и нервно размахивал руками.

— Под Ленинградом бьют, — бормотал он, — под Москвой бьют, под Волоколамском бьют, под Калинином бьют, под Ростовом бьют, под Можайском бьют… Доннер веттер!.. Адъютант!

Вошел адъютант.

Гитлер остановился перед ним в позе Наполеона и отрывисто бросил:

— Где не бьют?

— Не могу знать.

— Болван!

— Слушаюсь.

— Ступай!

— Так точно.

Гитлер поерошил волосы, вытер со лба холодный пот и снова забегал по кабинету.

— Под Тулой 20 тысяч, — нервно забормотал он, — под Калинином 80 тысяч!.. Доннер веттер!.. Адъютант!

Вошел адъютант.

— Гадать!

— Чего-с? — не понял адъютант.

— Я говорю: желаю гадать. Я верю в свою звезду. Я должен написать своим непобедимым войскам новогодний приказ. Я должен приоткрыть своему народу завесу будущего. Понятно?

— Так точно.

— Приготовить все для новогоднего гадания. Желаю гадать, как древний грек — по внутренностям животных. Принести молодого теленка и вспороть ему живот. Ну?

— Никак нет.

— Чего — никак нет?

— Теленка никак нет.

— Что? В Берлине нет теленка?

— Так точно. Помилуйте! Где же его взять, теленка?

— Болван! Тогда волоки сюда быка, корову, свинью, барана… Ну? Чего ж ты стоишь с глупой улыбкой? Нету, что ли?

— Так точно. Нету.

— Гм… Может быть, козы есть?

— И коз нету.

— Так. Неприятно. Ну, в таком случае я буду гадать на чем-нибудь другом. Буду гадать не как древний грек, а как древний славянин. Черт с ним! Неважно. Тащи сюда курицу и зерно. Будем кормить курицу счетным зерном.

— Помилуйте! Вашесиясь… — плаксиво сказал адъютант. — Откуда же у нас куры? Откуда же у нас зерно? Ни одной курицы, ни одного зернышка!

— А Украина?

— Все потребили.

— Кто потребил?

— Доблестная германская армия.

— Негодяи! Только и знают, что жрать да жрать. Не напасешься… Скверно. Ну, ничего не поделаешь. В таком случае не буду гадать, как древний славянин, а лучше буду гадать, как древний француз — на кофейной гуще. Давай сюда кофейную гущу. Ну? Чего ж ты стоишь? Гущи нет, что ли?

— Так точно. То есть никак нет. Гуща есть, только кофею нет.

— Дурак!

— Слушаюсь.

— Совершенно нет кофею?

— Ни зернышка.