Саттри

Саттри прошел мимо, в эти дни он перемещался по улицам, как отвязавшаяся собака. Такое старье до странности новое, город видится незамыленным взором. Повторение собственных образов города его вымыло и выровняло, и Саттри видел доподлинно и суще на мертвых аллювиальных очерках помрачней тот город, какой он помнил, такой же призрак, что и он сам, сам он – очерк среди развалин, ворошит высохшие предметы, словно некий тупой палеоантроп средь костей падших поселений, где не осталось ни души подать голос тому, что миновало. Словоохотливый шимпанзюк жестами изображал, как он заправит сзади шедшей мимо по дорожке юной черной девушке, а та обратила к нему раскаленный взгляд, и он, хохоча, сбежал. Галерея праздных лоботрясов, украшавшая собой мусорные баки и обочины, тыкала пальцами и ржала. Маме своей заправишь, сказала она им, и черный гаер притворно подрочил на нее, держа двумя руками воображаемый фаллос размером с осветительный столб, а наблюдатели улюлюкали и хлопали себя по коленям. Саттри они казались зловещее, а действия их – противосолонной аллегорией гнева и отчаяния, тисков инквизиции и воя ругательств без покаянья у врат и призывов возместить их праведное проклятие к богу, пред которым нужно ходатайствовать жопой наперед или косвенно. Кто-то кивочно знал его, и ему кивали, но рука, кою подымал он, их ею приветствуя, подымалась, казалось, жестом ужаса. Он двигался дальше в свершившихся сумерках. Ночь застала его в «Б-и-Дж» с Черпаком и Джейбоном, и он танцевал с молоденькой девушкой, которая вокруг него бесстыже вилась. Черноволосая, испачканные сажей ноги полнобедры под тонким платьем, она двигалась с чем-то вроде лирической непристойности. Ей недоставало переднего зуба, и, когда улыбалась, в зазор она высовывала кончик языка. Когда заведение закрылось, они поехали по улицам на заднем сиденье такси, и он обхватил ее грудь чашкой своей ладони, а она сунула язык ему в рот. Рукою он расколол ей влажные и голые бедра, там в расщелине шелковой промежности, подвернутое ему под палец, пучилось влажное тепло. Сначала он отвез ее к Аву Джоунзу. Место для полуночников, сказал он ей. Он устроил так, что они выскочили из такси в виду его темного плавучего дома, на пустой речной набережной. Попили в уголке, и он привел ее к себе в хижину, и зажег лампу, и прикрутил пониже фитилек в стекле.

Она сидела на шконке в одних голубеньких трусиках, а он запускал свой язык ей в ухо. Она попивала пиво, слегка подрагивая. Горьковатый вкус серы и тяжесть ее пухлой юной сиськи, голой у него в ладони. Когда она откинулась на спину, он разглядел ее тупое недоразвитое кукольное личико и весь ее пресный вид за миг до того, как ее голова ушла под темноту стены. Он уснул, растянувшись впритирку к ней.

Спал он невесть сколько, когда где-то вспыхнул свет, и стыки в стене хижины зажглись, как бисерная занавеска. Он подумал, что это баржа махнула своим береговым прожектором, но услышал, что сразу за дверью работает мотор. Подумал о полиции. Мотор заглох, и свет пригас до ничто. Он услышал, как хлопнули дверцей. Сел на шконке.

Что такое? спросила она.

Не знаю.

Шаги по мосткам, стук в дверь.

Кто там? спросил Саттри.

Это я.

Кто?

Я. Леонард.

Матерь божья, произнес Саттри.

Кто это? спросила девушка.

Саттри встал со шконки и нашарил штаны. Натянул их, и подошел к столу, и открутил повыше фитиль под ламповым стеклом. Девушка села в постели, прикрыв руками грудь. Кто там? спросила она. Она натягивала на себя простыню.

Саттри открыл дверь. Леонард не соврал. Там и впрямь был он. Глаза огромные и искренние. Говорил он возбужденным шепотом. Он у меня, сказал он.

Что у тебя?

Он. В багажнике.

Саттри попробовал захлопнуть дверь.

Ты мне чертову ногу сломаешь, Сат.

Так убери ее из этой, блядь, двери.

Послушай, Сат…

Я же сказал, нет, черт бы тебя драл.

Слишком поздно, Сат. У меня он вон там, говорю ж тебе.

Ты чокнутый, Леонард. Слышишь меня?

Я тебе заплачу, Сат.

Пошел вон. Иди к своим педовым дружочкам, пускай они тебе помогают.

Да их, мудней, ничего делать не заставишь. Слушай, старуха мне сказала, чтоб я тебе передал, что она тебя за это никогда не забудет. Слышь…

Скажи ему, чтоб язык тут не распускал, крикнула девушка. Тут дамы, вдруг он не в курсе.

Это еще кто, нахуй? спросил Леонард.

Саттри обмяк у косяка. Лампа на столе чадила, и он отклеился от двери и поправил фитилек. Сукин ты сын, сказал он.

Леонард вошел, и захлопнул за собой дверь, и оперся на нее. От него чудно́ пахло. Фу, сказал он. Я боялся, тебя дома не застану.

Ей-богу, жаль, что застал, сказал Саттри. Он оттолкнул назад стул и устало рухнул на него у стола.

Почему ты не сказал мне, что тут еще кто-то? сказал Леонард. Он дружелюбно кивнул девушке на койке. Здаров, сказал он.

Чего б тебе просто не уйти, сказал Саттри.

Послушай. Выйдем наружу, где можно поговорить.

Нет.

Он нетерпеливо взглянул на девушку. Тут нам разговаривать нельзя, сипло прошептал он.

Я хочу домой, сказала девушка.

Саттри уткнулся головой в стол. Леонард подергал его за локоть. Сат? сказал он. Эй, Сат.

Он встал, и взял башмаки, и надел их. Натянул рубашку.