Мне завтра на работу, Харви. Некоторым из нас еще нужно себе на жизнь зарабатывать.
Он тебе нынче платит, Клиффорд? Или ты все еще за жилье вкалываешь?
Платит.
Такой большой мальчик.
Если тебе больше ничего не нужно, я пошел спать.
Я тебе скажу, сколько я зарабатываю, если ты мне скажешь, что ты такое.
Ты ничего не зарабатываешь, вот что ты зарабатываешь. Потому что ты не делаешь ничего, только валяешься пьяный.
Что ты такое, что ты такое, бесцельно произнес Харви.
Тебе этого знать не надо.
Знать не надо, знать не надо. У тебя точно там чутка выпить не найдется?
Я же тебе сказал, я б тебе кофе сварил, если хочешь.
Дай-ка я тебе скажу про твой кофе, Клиффорд. Хочешь послушать про свой кофе?
Клиффорд про кофе слушать не хотел. Он снова захлопнул дверь, и свет у него погас.
Как насчет твоего папаши, позвал Харви. Хочешь послушать про этого сукина вора? Хочешь послушать, как он собственного братца дочиста обобрал? Клиффорд?
Лежа на шконке спозаранку, Саттри в полудреме услышал тупое сотрясенье где-то в городе. Открыл глаза и выглянул в оконце на бледневшие звезды, на редкую электрическую ювелирку мостовых огоньков, висевшую над рекой. Быть может, землетрясение, швы сдвигаются глубоко в земле, песок сыплется на мили вниз по слепым разломам в вечной тьме. Больше не повторялось, и через некоторое время он опять заснул.
Возвращаясь вверх по реке жарким полднем, он держался южного берега, и проплыл под мостом, и миновал лесозаготовительную компанию и упаковочный цех, и привязал ялик у подножья тропы, что вела к участку старьевщика и дороге за ним. Утром кратко пролился летний дождик, и его запах в прибрежных лесках подымался густой и парной, словно воздух в теплице. На узкой тропе он повстречался с гроздью почтительных черных, те миновали его бочком, глаза бегали туда и сюда, будто у лошадей. Легкий перезвяк ведерок с наживкой, щетина удочек. Машины на участке у Харви лежали сгорбленные и черные на солнце, а от них в морщинистом воздухе поднимался зримый жар. Саттри прошел сквозь вонь молочая, и масла, и горячей жести к воротцам из кроватной рамы.
Он его нашел без чувств и полусвисающим с драной армейской раскладушки. В хибарке пахло тавотом, толем и мерзостью. Саттри взял старьевщика за руку и локоть и втащил обратно на койку, услужливо, однако несколько не желая касаться его лепрозного тряпья. Харви повел побелелым глазом, и бормотнул, и вновь откинулся навзничь. Саттри оглядел хижинку. Пол завален шестернями, полуосями, аккумуляторами. Кренятся колонны шин. Полный буфет колесных колпаков, словно причудливого столового серебра, все гнутые и битые, крашеные или отштампованные гербами хамского нового мира.
Он постоял в дверях и выглянул на участок старьевщика. Высокие шток-розы возле утяжеленной калитки, и цветущий щавель, и бегонии вдоль всех остатков забора. В углу участка купа подсолнухов, словно какая-то цветочная громадина в садике у ребенка. Саттри сел на шлакоблочные ступени. Цветы покачивались на ветру. Реки было не видать, но вверх по течению между деревьев шла баржа, словно громадный товарняк, беззвучно перемещавшийся по дну долины неведомым манером. На дальнем берегу отсыпь битого мрамора. Грубые очерки железа, ржавеющего на солнце. В сумраке хибары старьевщик застонал и перевернулся. Один из массы гнутых форм, выброшенных сюда рекой. Саттри повернулся и увидел, как рукой он отгоняет какого-то призрака, жестом ужаса навроде полоумной любезности, мука его ничуть не менее подлинна. Саттри встал и прошел в калитку, и калитка легонько лязгнула, закрываясь за ним.
Когда Хэррогейт дернул шнурок своего самодельного детонатора, одним пальцем он заткнул себе ухо. Взрывом его отнесло вверх по тоннелю на двадцать шагов и треснуло о стену, где он посидел в темноте, а повсюду вокруг него стучали каменные обломки, и глаза его были огромны супротив того невероятного шума, в каком он оказался. Затем его всосало обратно в тоннель в воющем нахлыве воздуха, одежда его счищалась, а шкура соскабливалась, пока он с визгом в ушах не оказался лежащим ниц в проходе. Не успел подняться, как оно вернулось, и вновь подхватило его, и рвануло обратно по полу в туче пыли, и пепла, и мусора, и бросило его истекать кровью и полуголого, и полупридушенного, а он шарил, за что б уцепиться. Больше не приходи, громко крикнул он в звенящий склеп, мне уже хватит. Далеко позади сквозь пробитую стену до него доносились отзвуки взрыва, смещавшиеся сквозь каверну ряд за рядом до полного ничто.