Саттри

Спички, которыми он время от времени чиркал проверить воздух, горели ацетиленовой синевой, и он наблюдал, как пламя сползало по спичечному стебельку и гасло, и тьма обволакивала его своим капюшоном едва ль не слышимо. Сидел, держа большой палец на кнопке фонарика, и слушал, пока в горле у него не подымался ужас, и после этого он жал на кнопку и вновь создавал мерзостную базилику, в которой сидел, арки со сгустками летучих мышей, высокие бесформенные завитки известняка, откуда капала пакость. Серые стоки просачивались с испода города, и из какой-то мрачной слизи, тихонько сочившейся в темноте, образовывались натеки.

Хэррогейт шагал от лужи к луже синей слякоти в тоннеле, где свет его фонарика отыскивал следы человечьей работы. Несколько старых крепей, почернелых от гнили, бадья, кость. Он повертел кость в руке, осматривая крохотные фаски, оставленные мышиными зубками, червоточины резьбы, бурые и коралловые канавки кости, из которой вынут мозг. Внутри лежала гладкая многоножка. Со стуком он выронил кость на камень. Многоножка удрала, как поезд. Он вновь подобрал кость и оглядел ее, приложил к различным частям своего тела, прикидывая размер. Чтоб меня, тихонько произнес он. Тут кого-то убили.

Он загрузил ее в набедренный карман и двинулся дальше, свет в одной руке, а гвоздодер в другой, проход сужался, сворачивал. Область старых крепей, раскрыжованных мелом, досок, настеленных поверх влажной красной глины на полу пещеры.

Его остановила деревянная стена, против которой коридор заканчивался четко и глухо. Хэррогейт осмотрел эту баррикаду с фонариком и изучил влажный каменный потолок и стены. Гвоздодером подковырнул кус мяклой древесины, пока не удалось приподнять доску. Он взялся за нее обеими руками, выронив молоток, а фонарик держа подмышкой, тот освещал случайные места у него над головой. Доска подалась с постепенной упругостью и упала к его ногам. Он направил туда фонарик. За досками была стена сплошного бетона. Узловатая текстура и отметины циркулярной пилы на кладке. Вильчатый конец гвоздодера он подвел под следующую доску, и поддел ее, и отодрал. Молотком пошел простукивать эту преграду, прислушиваясь. Стук разнесся по камере и вернулся. Он сел на кучу шлака и поразмыслил, что делать. И замуровывали тут или замуровывались? Молотком он постукал по пустому резиновому носку своей громадной подкрадули. Немного погодя поднял голову. Динамит, сказал он.

В те разы, когда Саттри его теперь навещал, он оказывался все глубже в своих замыслах, хмурился над схемами, сочиняя кампании по поимке тех призраков, коими был одержим.

Как успехи? спросил он.

Нормально.

Ты уже вломился в банковское хранилище?

Не-а. Но подойди глянь.

Хэррогейт встал от стола и ушел вглубь к аркам потемнее, к своему маленькому бетонному бункеру. Поманил одним пальцем.

Что такое?

Иди глянь.

Саттри подошел и заглянул.

Глянь-ка сюда, сказал городской мыш.

Что это?

Саттри опустился на колени. Сунулся в темноту и нащупал там деревянный ящик, в котором лежали холодные навощенные штуковины, вроде свечей. Он поднял одну и повернул к свету.

Джин, ты спятил.

Это настоящая срань тут. Корешок мой, с этим выйдет так, как не выйдет с понюшкой «Брутона»[23].

Ты не сможешь это подорвать. У тебя нет детонатора.

Я могу это подорвать патроном от дробовика.

Сомневаюсь.

Держи ухо у земли.

Джин, ты с этой дрянью сам подорвешься.

Ты ж вроде сказал, что я не смогу это подорвать.

Саттри печально покачал головой.

Жаркие летние ночи вдоль реки, и пьянство, и байки о жестокостях. Шаги в глухой ночи, полые, как стук копыт по доскам крыльца хибары, в которой Саттри лежал молча, сопя в темноте. Он услышал, как произнесли его имя.

Он зажег лампу и поднял ее, чтобы разглядеть у окна старьевщика, как пьяного взломщика. Встал со шконки впустить его, провел его, когда тот шел по палубе качким шагом, – словно в каютке этой странный и полуночный урок танца.

Старьевщик сел, поднял взгляд. Ты спал?

Нет.

Он широченно кивнул, голова поднялась и упала на фут или даже больше. Так и думал, что нет. Я же знаю, ты ночная сова. Покурить есть, а? У меня кончились.

У меня нету.

Старьевщик обхлопывал себе карманы.

Ты ж не за сигаретой сюда столько шел, правда?

Нет.

А «Дымная гора» закрыта?

Не знаю. У тебя чутка выпить нигде не припрятано, а?

Может, где и есть пиво полутеплое. Хочешь такого?

Лучше, чем в глаз палкой тыкать.

Саттри встал, и вышел, и выудил садок, и достал из него пиво. Внес в каютку, и взял открывашку, и откупорил пиво, и протянул старьевщику. Харви подкрался к бутылке уваливающейся рукой и схватил ее, моргнул и выпил.

Ты где это в такую грязь влез?

Он взглянул на себя. Похоже, на нем были краги, все заляпанные грязью, как и он сам до колен. Я завяз, сказал он. Никогда ж не искал, где ты живешь, в таких потемках. Вот и грюкнулся в ебаную. Он умолк, чтобы рыгнуть. Ебаную реку.

Хочешь, я тебя назад на лодке отвезу?

Харви отхлебнул из бутылки и мутно воззрился на Саттри. Лицо у него было очень белое, а морщинистые мешки под глазами выглядели прозрачными. Иду Дубьюдэ повидать, сказал он. Никчемный он сукин сын.