Савельев

Алямов, поморщившись, заглянул в гладкое лицо Коншина, уже понимая: попался. И надо же было ему остановиться у этой стенгазеты! Шел бы сейчас домой по мягкому предновогоднему снегу и горя не знал… Но ничего изменить было уже нельзя, и оставался только этот беспомощный вопрос:

— Почему я?

— Ты у нас человек свободный — вот и будет тебе комсомольское поручение… — вальяжный Коншин ласково коснулся Диминого плеча: дескать, извини, дружба дружбой… — сбор здесь, в десять утра. На собрании отчитаешься… — И ушел.

Только в метро Алямов сообразил, что мог придумать какие-нибудь семейные обстоятельства и отбояриться. «А, черт! — Он снял шапку и зло стряхнул снег на эскалатор. — Целый день коту под хвост».

И конечно, вернутся они из этого детдома, или как он там называется, бог знает когда, и доставать колбасу придется в последний момент, и заехать к теще не успеют, и Настя будет дуться, и во всем будет виноват он, Дима Алямов, с его умением напороться на общественную работу тридцатого декабря — ехать хлебать детдомовского киселя, да не за семь верст, а подальше, часа три по Можайскому шоссе, будьте покойны…

«Шефский сектор, черт тебя дери, — раздраженно думал Дима, вспоминая холеное лицо освобожденного секретаря, — вот сам бы и ехал, шефский сектор…»

В десять утра автобуса у институтских дверей не было, а возле коробок с игрушками стояла на снегу молодая женщина, совершенно Диме незнакомая.

— Вы Алямов? — улыбнувшись, спросила она, даже не спросила, а констатировала, словно это и так было яснее ясного.

— Алямов, — ответил Дима и подумал, что, может быть, все не так плохо.

— Мне вас описали очень похоже, — объяснила незнакомка. — Сергей Петрович пошел в местком. Бензина не дают, вечная история. Подождем?

— Подождем, — согласился Алямов. — А вы, простите…

— Я — Лена. Из восемнадцатой школы, мы тоже шефы.

— Дима, — представился Дима и подумал: «Интересно, как ей меня описали?»

Алямов ревниво относился к своей внешности. Росту в нем было много, но в нагрузку природа выдала Диме легкую сутулость и невнятный подбородок. Алямов много дал бы, чтобы махнуться подбородками с Грегори Пэком, но тогда Грегори Пэка перестали бы снимать в кино.

— Вы первый раз туда едете? — спросил Дима, исподволь рассматривая девушку. Лицо симпатичное, а с фигурой, пока в шубе, полная неясность.

— Во второй, — ответила Лена.

— А-а, — непонятно к чему значительно протянул аспирант.

— А вы в первый? — спросила, в свою очередь, Лена.

— Я в первый, — ответил Алямов, подумав ядовито: содержательный разговор получается.

Тут к ним подкатил старенький институтский автобус, двери со скрежетом открылись, и плотный лысоватый мужчина, не выходя, сказал вместо «Здравствуйте»:

— Давайте скорей, только игрушки не забудьте.

В автобусе было тепло.

Переднее сиденье занимали Сергей Петрович, его портфель и какая-то мадам. Петровича Алямов знал давно, портфель его был известен всему институту, а мадам имени-отчества не имела, Дима знал только, что она из месткома.

Проход был забит коробками. Алямов сел, придерживая рукой связку конструкторов. Перед ним у заиндевелого окна расположилась Лена. Под шапкой у нее обнаружилась мальчишечья стрижка, а под шубой — пара аккуратных холмиков. От накатившего волнения в Алямове разбежались нарзанные игольчатые пузырьки.

— Так, — сказал он, стараясь не смотреть на грудь новой знакомой, — и куда же нас повезут?

— А вы куда бы хотели? — живо откликнулась Лена.

— Я? — Алямов дурашливо свел брови. — Сначала, пожалуй, в Альпы… покататься… потом пару недель в Париже… ну и хватит на первый раз.

Месткомовская обернулась и внимательно посмотрела на Алямова, а Лена только вздохнула:

— Не выйдет.

— Почему?

— Не дотянем до Альп. Автобус развалится.

— Неплохо, — оценил шутку Алямов.

— Правда? — Лена подняла брови. Глаза у нее были карие.

— Честное слово. А вот разрешите вопросик… — Алямов уже ничуть не жалел о поездке. — Что это за школа такая, где вы работаете? Что-нибудь спец?

— Угадали.

— А преподаете вы, Лена, что-нибудь романтическое… Литература?

— Слушайте, — сказала тут романтическая учительница, — раз мы с вами все равно разговариваем, может, пересядете ко мне? А то у меня шея болит.

— Айн момент, — с готовностью сказал Алямов и начал перебираться через коробку, но тут автобус резко затормозил, и Алямов караморой растянулся на игрушках.

Тут Лена, Стрешнев и месткомовская работница среагировали по-разному. Стрешнев бросился на помощь Диме, месткомовская охнула и кинулась к конструкторам, и только Лена поступила, как всякий нормальный человек, рядом с которым, молотя руками воздух, падают на обледенелом тротуаре: жизнерадостно рассмеялась.

— Ой, Дима, — сквозь смех повторяла Лена, — это я… это я…

— Хорошенький Париж, — хмуро заметил Алямов, вылезая из игрушек и поправляя очки, дымчатые с наклейкой, предмет гордости. — Тут до Ховрина не доедешь… — И сел рядышком с учительницей.

— Ушиблись? — участливо поинтересовалась та.

— Пустяки, — ответил Алямов голосом Грегори Пэка, только что уцелевшего в схватке с команчами…