Савельев

Он направился к сцене, а к Алямову, хихикая, робко подобрались несколько девочек лет четырнадцати.

— Здравствуйте! — сказали они, держась друг за дружку.

— Здравствуйте… — Дима пытался разглядеть в водовороте у сцены Лену, но видел и слышал только востроносую воспитательницу, строившую малых детей.

— Вы из Москвы? — выпалила самая смелая из подошедших. Остальные ждали с жадным интересом.

— Ну. — Алямов тоже ждал.

— А Пугачеву видели?

— Нет, — сказал Алямов.

— Жаль, — вздохнула девочка, — я от нее просто помираю.

Алямов улыбнулся как можно теплее. Произошла пауза.

— Можно я вам значок подарю? Спартаковский. Вы за «Спартак» болеете?

Алямов пожал плечами. Петрович, Лена и месткомовская в компании директора вышли из зала и направились к автобусу. Ну слава тебе господи.

— Болеете?

— Да, — сказал Алямов, выбрасывая окурок. Он болел за ЦСКА, но соглашаться было легче.

— Нате. — Девочка решительно отцепила от костюмчика значок и протянула Диме. — Берите, берите…

— Спасибо.

— Пожалуйста. Вы к нам еще приедете?

— Наверное, приеду. — Все это надо было как-то заканчивать.

— Приезжайте.

Алямов посмотрел на девочек. Что-то неясное шевельнулось в нем.

— Спасибо, девчата. Ну, мне пора. Извините.

— А как вас зовут? — услышал он и обернулся.

— Дима.

— Приезжайте, Дима!

На дороге уже фырчал автобус.

3

Все складывалось как нельзя лучше.

От самого детдома они ехали вместе. Только начинало смеркаться, и рука Алямова уже привычно, чуть крепче прежнего обнимала тонкое плечо, а Лена казалась взволнованной, что-то говорила про тех двух девчушек. Алямов слушал вполуха, выжидая момент, а когда вдоль шоссе замелькали московские окраины, сказал негромко, словно эта мысль только сейчас посетила его:

— Слушай, ты никуда не спешишь? А то — посидим где-нибудь?

Лена смущенно улыбнулась, и Алямов уже успел подумать, что пойти надо будет в кафешку на Чистых прудах, а потом завалиться по соседству к Пашутину и попросить его неназойливо слинять — все это пронеслось в возбужденном мозгу точной шахматной трехходовкой, прежде чем он услышал ответ:

— Нет, Дима, ничего не получится.

— Почему? — Этого поворота он не ожидал.

— Меня дома ждут…

— Кто? — совсем уже глупо спросил Алямов.

— Гости. Муж, — просто ответила Лена.

«Так чего ж ты тогда, — возмутился кто-то в Алямове, — целый день мне голову морочила?»

— Жалко, — сказал он.

Лена не ответила.

Автобус встал у светофора. Водитель щелкнул ручкой приемника; что-то заверещало, обрывки голосов и мелодий смешались в эфире и снова оборвались щелчком. Повисло молчание. Окаменевшая на чужом плече, левая рука Алямова чувствовала себя идиоткой.

— Не сердитесь, Дима, — вернувшись на вы, улыбнулась учительница, и сквозь досаду Дима остро пожалел, что не он ждет ее прихода, развлекая гостей.

— Что вы, Лена… — сказал он. — Муж — это серьезно…

Алямов еще шутил, но больше по инерции: разговаривать не хотелось. Тем более на вы.

— Спасибо за компанию! — сказала Лена, выходя у метро, а Алямов поехал дальше, слушая разговор Петровича с месткомовской о каких-то фондах, дотациях, положении с обувью и одеждой…

«Вот тебе и «компле», — с тяжелой досадой думал он. — Кретинизм. День впустую».

В институт Алямов заходить не стал, попрощался со всеми очень вежливо и той же, что и вчера, дорогой отправился домой. Настроение было препаршивое. В мрачных мыслях он чуть не проскочил гастроном, но вспомнил, что на Новый год нужно купить колбасы. Зашел и сразу, на всякий случай, встал в очередь.

— Я отойду? — тут же спросила женщина, стоявшая впереди.

— Пожалуйста. А что там есть? — Алямов кивнул в сторону прилавка.

— Колбаса есть всякая; вареная есть… — И женщина начала прорываться к кассе.

— Ветчину днем не привезли, — обернувшись, пожаловался Алямову толстый дядька в шляпе. — Обещали — вечером привезут. Стою вот, жду.

— Понятно, — качнул головой Алямов, подумав, что где-то слышал сегодня похожую фразу… Где именно — он вспомнил уже на улице, когда шел к метро с добытой колбасой.

Как он сказал, этот пацан?

Алямов вдруг отчетливо вспомнил утро, большеголового мальчика в трениках, снизу, не отрываясь смотревшего в глаза, вспомнил свой ответ:

— Раз обещали — значит, привезли.

«Ч-черт… — подумал Алямов, замедляя шаг по мягкому предновогоднему снегу, — а ведь не привезли. Надо же, как неудобно получилось…»

И какое-то незнакомое чувство овладело Димой. Сегодняшний день, пустой и странный, начал собираться в картинку, как мозаика.

Он вспомнил детей, бегущих в стареньких трениках, по колено в снегу, без шапок, к автобусу, который привез из далекой сказочной Москвы людей и подарки, вспомнил смутный разговор о нехватке фондов и золотую печатку на руке воспитателя, вспомнил счастливого Сашу Мишина в обнимку с пластмассовой клюшкой, девочку, подарившую бесценный свой спартаковский значок, — и поморщился от незнакомого чувства…

«Надо бы сказать Коншину: все-таки шефский сектор, пускай наведет там порядок. Скинемся, купим парнишке чего-нибудь…» — подумал Алямов, уже понимая, что ничего этого не будет, потому что у каждого своя жизнь и есть дела поважнее.