Подняв светильник, слуга вывел царевича через переднюю комнату в узкий коридор. Вход в покои, где ночевал Левкон, оказался почти напротив уходившей на второй этаж каменной лестницы, в пяти шагах от освещённой висячим светильником невысокой одностворчатой резной двери, которой заканчивался коридор. Выйдя наружу, заспанный слуга, поёжившись от холода, указал гостю на расположенный шагах в двадцати, наискосок от бокового входа, продолговатый дощатый нужник. Чтобы ополоснуть руки и умыться после нужника, слуга повёл боспорского царевича мимо тянувшихся несколькими рядами вдоль бокового фасада дворца одноэтажных строений к расположенной за дворцом поварне. Из четырёх низких кирпичных труб над двускатной красночерепичной крышей поварни валили густые клубы сизого дыма: дворцовые повара уже вовсю занимались утренней готовкой.
Зачерпнув деревянным ковшом из стоявшего возле входа в поварню с тыльной стороны, напротив банного шатра огромного медного чана, провожатый щедро полил подставленные Левконом ладони, после чего Левкон с удовольствием напился вкусной холодной колодезной воды. Утираясь полотняным рушником, поданным ему выбежавшей на зов его слуги из поварни миловидной улыбчивой служанкой, царевич увидел вошедших с противоположной стороны на узкий, длинный двор поварни трёх соматофилаков. Вспомнив, что он так и не удосужился вчера поинтересоваться, где и как устроились его воины, царевич устыдился своей забывчивости. Вернув с улыбкой расшитый зелёными травами и красными конями рушник не сводившей с него смелых любопытных глаз служанке, Левкон двинулся навстречу соматофилакам.
Радостно приветствовав царевича, они доложили, что вчера их накормили, напоили и уложили спать на покрытом соломой и овчинами полу в комнате для слуг по ту сторону дворца. Левкон сказал, что позже зайдёт поглядеть, как они устроились, и предупредил самого молодого из соматофилаков, что б был готов к отъезду назад в Феодосию с письмом к Лесподию.
Обойдя со своим провожатым дворец с другой стороны, Левкон вошёл в западное крыло. Выяснив у слуги, что царский логограф Симах всегда встаёт вместе с солнцем, Левкон заглянул к нему и, обменявшись дружескими улыбками и эллинскими приветствиями, попросил клочок папируса, перо и чернильницу. Черкнув пару слов для Лесподия прямо на его рабочем столе, Левкон запечатал свёрнутое в трубочку и обвязанное с помощью Симаха прочным золотым шнурком письмо восковой печатью и сунул его за отворот кафтана.
Симах, которому Левкон не препятствовал прочесть из-за плеча его послание, предупредил, что стража не выпустит никого из боспорцев из Неаполя без дозволения царя, а Палак сегодня проснётся, должно быть, не раньше полудня. Левкон сказал, что хотел бы, пока царь отдыхает, осмотреть Неаполь и сделать пожертвования здешним богам. Симах ответил, что внутри городских стен царевич и его воины вольны ходить, где хотят - разумеется, кроме женской половины дворца, добавил он с улыбкой и посоветовал сперва дождаться завтрака.
По здешнему обычаю знатные обитатели дворца посылали на поварню слуг или служанок, и те приносили им еду и напитки прямо в комнаты. Так же поступил и Левкон. (Сами слуги и охраняющие царский город воины кормились по очереди в примыкающей к поварне с западной стороны большой трапезной, заставленной длинными столами и скамьями; женщины ели последними, доедая то, что оставалось после мужчин).
Минут через пять его второй его скифский слуга, сменивший ушедшего завтракать первого, раздвинул пошире дверной полог и впустил в комнату, где лежал на софе у стены, заложив руки за голову и уставясь в потолок, царевич Левкон, красивую молодую женщину в богатом, красочно расшитом наряде, нёсшую на вытянутых перед колышущейся в широком вырезе сарафана белой грудью руках большую овальную золотую тарель, сплошь заставленную мисками и вазами с едой, кувшинами и кубками. Живо переменив лежачее положение на сидячее, Левкон изумлённо скользнул взглядом от обшитых золотом и самоцветами зелёных сапожек до прикрытого висячими жемчужными нитями чела вплывшей лебедем в его комнату красавицы. Волосы её были скрыты под шлемовидным бело-золотым убрусом и ниспадающей с него на плечи и спину тонкой голубой накидкой, но озарённое мягкой полуулыбкой прелестное лицо скифянки показалось ему странно знакомым. Ещё более знаком был тонкий аромат, долетевший до его ноздрей вместе с аппетитными запахами свежеиспеченного хлеба и жареного мяса, когда она, близко наклонясь к нему лицом и ещё больше открыв взору соблазнительную грудь, поставила свою ношу на низкий обеденный столик у его ложа. Именно этот волшебный аромат роз - любимого цветка его жены Гереи - уловил он, проснувшись полчаса назад в тёмной комнате на противоположной стороне дворца. Неужели, одурманенный конопляным дымом, он провёл ночь в объятиях этой скифянки, думая, что ласкает Герею?