Савмак. Пенталогия (СИ)

  В собственноручно написанном и запечатанном папирусном письме, адресованном Лесподию, Левкон кратко сообщал, что скифское войско распущено, и островитян можно отпускать домой.

  - Передал ли царевич что-нибудь на словах? - спросил Лесподий, пробежав глазами письмо.

  - Нет, номарх.

  - Как вас приняли в Неаполе?

  - Хорошо, номарх. Царевича поселили во дворце, нас - в помещении для слуг. Оружие нам оставили.

  - Должен ли ты вернуться к царевичу?

  - Нет. Царевич велел ждать его здесь.

  - Хорошо. Езжай к своим, пообедай и отдыхай до завтра. Утром повезёшь это письмо вместе с моим в Пантикапей. Я бы послал кого-нибудь другого, да только царевна Герея наверняка захочет послушать о пребывании царевича Левкона в Скифии от очевидца.

  - Я в твоём распоряжении, номарх! - бодро заверил молодой воин, готовый хоть сейчас скакать дальше в Пантикапей, забыв об усталости и отдыхе ради минутной встречи с прекрасной супругой царевича Левкона.

  Отослав гонца в город, Лесподий собрал в комнате начальника эфебов восточнобоспорских хилиархов и гекатонтархов. Зачитав им послание Левкона, номарх поинтересовался, когда и каким путём они намерены покинуть Феодосию. Гекатонтархи решили обсудить этот непростой вопрос со своими воинами и разъехались вдоль стены. Через два часа они вновь собрались у Лесподия и сообщили, что их воины почти единодушно высказались за то, чтобы дождавшись хорошего моря, отплыть домой на кораблях: путешествие непредсказуемым предзимним Эвксином с тяжёлыми вёслами в руках они посчитали куда менее опасным, нежели пеший переход по степи от Феодосии до Длинной стены, где их могло подстерегать скрытно вернувшееся скифское войско. Было решено, что завтра утром Лесподий приведёт к Северной стене им на смену феодосийскую стражу, после чего восточнобоспорские гоплиты отправятся в порт, где получат обещанное феодосийцами вознаграждение и будут ждать благоприятной для плавания на восток погоды.

  Вечером следующего дня к Северным воротам, вновь, как и до войны, охраняемым повзрослевшими эфебами, подъехал десяток скифов в полном походном вооружении. Их молодой предводитель, одежда и оружие которого, равно, как и сбруя его буланого коня, изобиловали серебряными и золотыми украшениями, напустив надменный вид, заявил перегородившей щитами и выставленными навстречу копьями воротный проход страже по-эллински, что у него есть дело до Хрисалиска. Космет Мосхион, которому Лесподий поручил охрану Северной стены, велел пропустить скифов.

  Их молодой предводитель был не кто иной, как сын Октамасада Скиргитис. Сутки назад, переночевав под дождём на Священном поле, вождь Скилак отправил своё войско в Тавану, сам же с сыном Ариабатом, племянниками Скиргитисом и Сакдарисом, и двоюродным братом Танасаком поехал в Неаполь на подворье старшего сына Ториксака.

  Лежавшую в закрытом гробу жену Ториксака Евнону повезли в запряженной парой чёрных волов кибитке мимо каменной башни-гробницы царя Скилура к могильной яме, вырытой утром на высоком западном берегу Пасиака между Неаполем и Палакием, где местные эллины и незнатные скифы хоронили своих умерших. Помимо ближайших родичей за похоронной кибиткой юной жены Ториксака - невольной жертвы собственного сына - шли с конями в поводу все воины его сотни с жёнами и детьми, и многие друзья Ториксака из других сотен, среди которых выделялся старший царский бунчужный Тинкас с заплаканной женой Сеноной и детьми.

  Октамасад поспел как раз к поминальному пиру возле свежезасыпанной могилы, приготовленному из мяса отправленных в мир иной вслед за Евноной двух чёрных волов, пары вороных кобылиц, пяти чёрных коз и десяти чёрнорунных овец.

  Во время печального пира, сидевшие бок о бок Скилур и Октамасад, не произнесли о Савмаке ни слова. Лишь очистив по окончании поминок тело и душу в банном шатре паром и конопляным дымом, по пути от могилы к пересекающей Священное поле большой дороге Октамасад скорбно-сочувственным голосом сообщил брату-вождю, ехавшим рядом близким родичам и ториксаковому побратиму Тинкасу то, что и без слов было понятно: увы, но ни живым, ни мёртвым найти Савмака в Феодосии ему не удалось. По словам феодосийцев, в плен им никто из скифов не сдался, а попадавшихся иногда среди трупов тяжелораненых они сразу же добивали, избавляя их от лишних мучений. Все до единого тела они в тот же день сбросили в море, так что морское дно, скорей всего, стало могилой Савмака.

  Затем, сделав подобающую паузу, Октамасад сказал, что феодосийский богач Хрисалиск, люди которого поймали упущенного ротозеем Ашвином савмакова Ворона, предложил за коня двадцать золотых монет. Как он и ожидал, Скилак сказал, что не продаст Ворона ни за двадцать, ни за сто монет. Что до Ашвина, то он, по словам Октамасада, чувствуя свою вину, по доброй воле остался у Хрисалиска ухаживать за Вороном, который никого чужих к себе не подпускает.