Саврасов. Рождение весны. Страницы жизни художника

Месяц назад Училище посетила великая княгиня Мария Николаевна. После смерти мужа, герцога Лейтенбергского, она дала согласие взять на себя обязанности президента Академии художеств.

Княгиня милостиво побеседовала с преподавателями, осмотрела выставку работ учеников и молодых художников. Одни похвалила, другие пожурила. И в целях поощрения молодых живописцев приобрела несколько картин. Первыми среди них были названы работы Саврасова. Они княгине особенно понравились.

Мария Николаевна пожелала побеседовать с молодым живописцем. Но Алексей в эти дни отправился на натуру — бродил где-то неподалеку от Кунцева: весна, почки на деревьях вот-вот лопнут, лес словно в зеленой дымке…

Княгиня так с ним и не поговорила. Но, уезжая, просила передать ему приглашение прибыть в Петербург, чтобы писать виды Сергиевского — княжеской дачи на берегу Финского залива между Петергофом и Ораниенбаумом.

Едва Алексей появился в Училище, к нему бросились с поздравлениями. Он, не успев толком понять, в чем дело, только недоуменно пожимал плечами. А когда понял — не на шутку встревожился. Как-то там все сложится в незнакомом месте, с незнакомыми людьми? Он в доме Кости Герц и то на первых порах не знал, что говорить, куда руки девать, а тут…

Но рассуждать о том, ехать или не ехать, не приходилось. Его приглашали не на парадный вечер, а пейзажи писать. Да и княжеское приглашение больше походило на приказ, с выполнением которого медлить не полагалось.

Выслушав отеческие наставления Карла Ивановича, облачившись в новую пару, приготовленную Татьяной Ивановной, — «Это тебе не по степям с котомкой бродить, тут все степенно должно быть, с достоинством», — Алексей собрался в дорогу, как в воду бросился.

Он стоял у окна вагона, думая сразу и о том, что оставил, и о том, как все сложится там, в княжеской резиденции, и в то же время радуясь дробному стуку колес. Чугунка была еще в новинку. Всего три года назад прошел первый поезд из Петербурга в Москву.

Затем мысли о предстоящей работе вытеснили все остальное…

Они не отпускали его и через день, когда он шел по Невскому проспекту, поглядывая на чинно выстроившиеся шеренги домов.

Все здесь было ново и незнакомо и совсем непохоже на суматошную Москву с ее кривыми улочками, глухими тупичками.

В тот же день господина живописца отправили в Сергиевское.

Поглядывая из княжеского экипажа на незнакомые очертания улиц, Алексей подумал, что Воробей — окажись он сейчас здесь — не упустил бы случая позубоскалить: «Вот до каких вершин вы поднялись, Алексей Кондратьевич! Не откажите уделить своему другу хоть частичку из великокняжеских почестей, выпавших на вашу долю!»

Развеселившийся было Алексей нахмурился: он оставил друга больным. Какими снадобьями ни потчевал его сердобольный Карл Иванович, болезнь не оставляла. И вот опять слег…

Добрались до княжеской дачи затемно. Прежде чем подняться в отведенную ему комнату, Саврасов долго вглядывался во тьму, словно пытаясь разгадать, что она скрывает.

На следующий день чуть свет он стоял на берегу Финского залива, подернутого туманной дымкой.

Утренняя дымка таяла, и вместе с тем все рельефней становились контуры кронштадтской крепости, видневшейся вдали, все ясней силуэты кораблей.

Художник зашагал по песку вдоль самой воды, всматриваясь в незнакомый край, стараясь схватить его характерные черты.

Морщинистый, до половины погрузившийся в песок камень. Рядом, будто размытое набежавшей волной, — пятно тени. Сосна, позолоченная утренним солнцем. А там, за ней, растянутые на шестах рыбацкие сети…

Каждая из этих деталей пейзажа могла понадобиться для будущей картины. Надо было не только подметить их, но сохранить, перенести на бумагу.

Рисунок точен, уверен… Это еще не разработка… Только контуры предмета. Выразительные, смелые. Лишь бы не растерять, перенести на бумагу то, что прежде всего бросилось в глаза. Потом память дополнит остальное…

За спиной послышался шорох.

Саврасов обернулся. За деревьями мелькнула фигура какого-то человека. Может, кто-нибудь из служащих Академии решил полюбопытствовать, как работается приезжему?

«Надо будет сказать управляющему, чтоб не мешали», — подумал Саврасов. В день приезда тот просил со всеми нуждами обращаться к нему.

Больше любопытные не появлялись.

Дни, заполненные работой, текли незаметно. Иногда художник поднимался затемно, чтобы захватить рассвет. И с радостным удивлением следил, как вместе с появлением солнца преображалось все вокруг…

Если он работал где-нибудь неподалеку от дачи, за ним приходили, чтобы напомнить об обеде.

Потом опять за этюды. Часто до глубоких сумерек, когда морская даль начинала сливаться с небом…

Но однажды за художником прибежал запыхавшийся управляющий.

— Ее сиятельство просят!