Сборник "Иван Опалин" [5 книг]

— Ну, у нас их никогда не будет, — усмехнулась жена. — Это я уже поняла.

Дверь скрипнула. Вошел Опалин. На лице его словно лежала большая темная тень. Он машинально поправил манжеты и взял фуражку.

— Извините, мне надо идти.

— Что случилось? — спросила Варя.

— Убийство. Во Дворце труда… И труп нашли в вашем крыле. — Он повернулся к Басаргину.

Писатель оторопел:

— То есть как? Но… Кто же это?

— Пока неизвестно, — ответил Опалин. Он надел фуражку и воинственно добавил: — Но мы обязательно узнаем. Да!

Глава 23 Банкрот и Вымысел

На следующее утро Петр Яковлевич Должанский сошел с трамвая, привычным жестом ощупал карманы, проверяя, не лишили ли его карманники честно нажитых копеек, и двинулся к Дворцу труда. Его сутулая фигура была практически незаметна в толпе служащих, и все же Басаргин разглядел его.

— Петр Яковлевич!

Должанский остановился, и писатель подошел к нему.

— Доброе утро, Максим Александрович.

— Какое, к черту, доброе, — перебил его Басаргин. — У нас убийство.

— У нас? — Тут, признаться, Петр Яковлевич поглядел на собеседника с некоторым недоверием. — В смысле, в редакции?

— В редакции, не в редакции, называйте это как хотите, — ответил писатель. — Один из ваших поэтов. Его нашли мертвым в чулане, где уборщики держат ведра, швабры… и прочее в том же роде.

— Так, — сказал Должанский с тяжелым вздохом. — И кто он?

— А черт его знает! Беспалову он назвался Карповым. Шура говорит: запомнил его только потому, что поэт был готов сменить фамилию на "Пушкин", лишь бы его печатали.

Должанский задумался.

— Честно говоря, никакого Карпова я не помню, — признался он. — А почему он обратился к Беспалову?

— Принял его за вас, — ответил взвинченный писатель и стал рассказывать, что Карпов появился во Дворце труда в тот же день, что и Опалин.

— А, ну да, ваш знакомый, — кивнул Должанский. — Который еще занял мой кабинет.

Именно так, а потом он вызвал на допрос Беспалова, и появился Карпов, который хотел пристроить свои стихи и искал Петра Яковлевича. И теперь Карпов мертв.

— Если вы думаете, что я убил его из-за стихов… — усмехнулся Должанский.

— Господи, о чем вы говорите! — вырвалось у Басаргина. — Я просто хотел вас предупредить, чтобы вы знали, в чем дело. Сейчас в редакции агенты угрозыска допрашивают всех, и я не знаю, как это на нас отразится, учитывая… ну… все обстоятельства. Колоскова ведь ищут до сих пор, и слухи ходят самые нехорошие. Вообще мне раньше казалось, что работники угрозыска… скажем так, звезд с неба не хватают. Но я тут понаблюдал за одним из них, вы знаете… Одно дело он раскрыл, не имея на руках практически ничего. И второе…

— Я надеюсь, вы не слишком с ним откровенничали?

— О чем? — спросил Басаргин с нескрываемой досадой.

— Обо всем. О жизни, например.

— Я ничего ему не говорил. И вообще, я общаюсь с ним только по необходимости.

— И поэтому устраиваете званые вечера? — с ироническим прищуром осведомился Должанский.

— Кто вам сказал? — вырвалось у пораженного Басаргина.

— Не важно. Допустим, домработница Ракицкого живет этажом выше вас, а у Ракицкого язык без костей.

— Никогда не замечал…

— А вы ничего не замечаете, Максим Александрович. Не понимаете, что вы рыба в прозрачном аквариуме и все ваши движения видны как на ладони. Да, да, в нашем тесном обществе вы — рыба. Будьте осторожны, — добавил Должанский другим тоном. — Не все из тех, кто наблюдает за аквариумом, безобидны.

— Вы говорите загадками, — проворчал писатель. — Черт возьми, Петр Яковлевич, что происходит?

— Понятия не имею. Спросите у вашего приятеля из угрозыска, он вам разъяснит. В конце концов, это его дело.

И, сухо улыбнувшись, Петр Яковлевич проследовал мимо писателя и отправился в свой кабинет.

По пути его несколько раз перехватывали взбудораженные коллеги, чтобы сообщить сенсационную новость, которую он уже знал.

— Это Петров убил! — горячилась Теплякова. — Я говорила, что нельзя его пускать в редакцию! Я всегда говорила, что он опасен!

— Зачем ему убивать какого-то поэта, которого даже не печатают? — спросил Черняк в изнеможении.

— Затем, что он ненормальный!

— Я вам верю, — заметил Фарбман с усмешкой, — вы, должно быть, специалистка в таких делах!

Но пытаться оскорбить Теплякову было бесполезно: она сама могла оскорбить любого, не гнушаясь никакими средствами:

— Литературный импотент! Идите сочиняйте ваши дурацкие шуточки о безбожниках! Все равно вы больше ни на что не способны!

— Не завидуйте, дорогая: хорошая шутка стоит романа!

— Я тебе не дорогая, паршивый урод!

— Спасибо, что просветили, дешевая моя! — ответил Фарбман, иронически кланяясь. Ответом ему был новый виток оскорблений, и Должанский ушел, не дожидаясь окончания этого ругательного поединка.