Сборник "Лазарь и Вера"

Пока они спорили, Марк съел на кухне пару ложек спагетти в томатном соусе, выпил стакан жидковатого чая (на свежую заварку не было времени) и, во имя общего примирения, надел простой темный пиджак, а под него — белую, заново отутюженную Надеждой рубашку. Леночка же на особый лад повязала ему галстук, ею же когда-то подаренный ко дню рождения, и когда пальцы дочери, затягивая узел, щекотали его кадык, Марк, глядя в ее серые глаза («жемчужные», так называл он их про себя), подумал о Наташе, об их удивительном сходстве, и хотел о ней рассказать, но почему-то воздержался.

Он уехал, оседлав свой драндулетище эпохи Великой Депрессии и поцеловав жену и дочь, вышедших его проводить. По пути к Гороховским он думал о них, и сладкая истома наполняла его сердце. Да, он проиграл, но пятьсот долларов — это, в конце концов, тоже не так плохо. Надюша сможет на время оставить галстучки и тулупчики для собак и вместо того, чтобы утирать сопли чьим-то детям, провести два-три вечера со своим собственным внуком. И обе они — она и Леночка — позволят себе, наконец, купить в нормальном шопе, не в «секонд-хенде», каких-нибудь тряпочек, не попахивающих чужим потом... Размышляя, чем бы порадовать Ваню, Леночкиного мужа, и уж, понятно, в первую голову маленького Илюшеньку, он внезапно наскочил на мысль, что немножко, не в ущерб остальным, имеет право взять себе... То есть потратить деньги, как ему захочется. Да. Например, отдать их Наташе. Это будет не просто, но он постарается, упросит... «А голодно...» — слово это, как мелкая рыбья косточка, вонзилось ему в горло, при каждом глотке, каждом глотаемом кусочке он чувствовал укол... «Ну, ладно, не сто, но хотя бы пятьдесят... Ну, я вас прошу...» О, эта знаменитая, отвратительная еврейская назойливость!.. Но он будет, будет назойлив...

7

— Телепатия, — сказал он, — телепатия... Вы не поверите — пока ехал, все думал о вас...

— Правда?.. — Бледные Наташины щеки зарделись. — И я о вас думала, Марк, вы мне так нужны...

Она и в самом деле поджидала его и, едва он вышел из машины, подхватила под локоть и увлекла в дом, в крохотную конурку за кухней, где все стены были в шкафчиках, ящичках, полочках для разного рода припасов.

Чем-то смутно-таинственным пахнуло на Марка, когда она затворила дверь и, усадив его на какой-то ящик, сама примостилась напротив.

— А нас не будут искать?..

— Какой вы смешной!.. Да они все ждут какого-то босса, он тут главный и все никак не едет... А компанийка собралась еще та... И все наши, наши...

Марк и сам заметил, подъезжая к дому, что все находятся в состоянии тревожного ожидания: одни стояли на обочине дороги, вглядываясь в проносящиеся мимо машины, другие, расположась в шезлонгах перед домом, разговаривали между собой, но тоже не сводили глаз с дороги. Тут же, под роскошно разросшимся многоветвистым кленом, на столиках разместились подносы с коктейлями и мороженым, но каждый, протягивая руку за фужером или вазочкой, не переставал при этом наблюдать за дорогой...

Минуту или две они сидели молча, лампочка под потолком светила тускло и сердце Марка трепетало все сильней, поскольку опущенные Наташины глаза, прикушенная нижняя губка, явное желание что-то сказать и нерешительность — все свидетельствовало о крайнем и столь милом для Марка смущении. На ней был все тот же фартучек в ромашках, все те же джинсы, но то ли эта застенчивость, от которой здесь, на Западе, Марк успел отвыкнуть, то ли скрытое возбуждение, переполнявшее ее всю, но которое она силилась сдержать, то ли взгляды, украдкой бросаемые на Марка сквозь разомкнувшуюся на миг чащу ресниц, — все это словно из какой-то дальней дали доносило до Марка серебристое журчание лесных ручьев, молитвенную тишину речных плесов, то сокровенное, мерцающее, соловьино-переливчатое, что всегда слышалось ему в словах Русь, Россия...

Марку хотелось сказать ей об этом, но Наташа опередила его.

— Мне нужен ваш совет, — сказала она, подняв глаза и пристально глядя в лицо Марку. — Что мне делать?.. Он предложил мне поехать с ним на Гаваи, быть его эскорт-секретарем, так это называется... Он, то есть Бен... Да, Бен Гороховский... У него там дела, ему нужен мой английский, что-то еще — для представительства, здесь это якобы принято... Что вы посоветуете?..

Перед Марком всплыло лицо Гороховского-младшего, голый череп, высокий лоб, разбойные, беспокойно-бегучие глазки...

— Он обещает кучу денег... Половину прямо сейчас, половину после... Столько мне за всю жизнь не заработать!.. Понимаете?.. И потом: ну, хорошо, возвращаюсь я в свою Тулу — и что дальше?.. Никогда ничего в жизни я больше не увижу!.. А тут?.. Гавайские острова, пальмовые рощи, райские птицы поют, и все это не в кино, не в книгах... Один-то раз — можно, как вы думаете?.. Один-то раз, Марк?..

Он что-то пробормотал, в том смысле, что ей самой решать, и потом — у нее есть сестра, она что-то скажет, посоветует...

— Сестра?.. Что она скажет?.. Скажет: зачем ты приехала? Денежки зарабатывать?.. Вот и зарабатывай... Не тем, так этим...

— Что это значит?..