Сборник летописей. Том III

|S 551| Когда господь всевышний и святый в предвечной вечности захочет сотворить раба [своего] счастливым и отличить его всяческой помощью свыше, то в час зачатия его он кладет закваской и влагает в природу и присущие свойства его способность к счастью. И драгоценное слово пророка есть непреложный довод и несомненное доказательство для удостоверения этого смысла и свидетельства этого утверждения: ‛Счастлив тот, кто [наделен] счастьем во чреве матери’. Наставник милости господней добрыми руками пестует его в колыбели воспитания, постепенно возводит на ступени совершенства и с течением времени направляет его к созерцанию сути явлений, чтобы, поразмыслив о внешнем виде и внутреннем содержании, он познал истину и ложность всякой вещи и посредством такого рассуждения и размышления печать его счастья получила бы действенную силу и в стремлении к этому счастию заключалось бы то, что предопределено тайной божественной мудрости и оно [счастье] проявилось бы согласно изречению: ‛И было повеление божие предопределенной судьбою.’[571]

Поскольку по смыслу этого предисловия милость всемогущего и воля предвечного предопределили, чтобы слабость и немощь, которые в смене месяцев и лет и чередовании ночей и дней проложили путь к разным сторонам общины ислама, были исправлены рукою одного из избранников божиих, ведающих верховной властью над странами и городами, они предназначили ангельскую особу Газан-хана для излияния света наставления на путь истинной веры и божественного откровения. Когда [Газан-хан] в начале отрочества своего был при своем великом деде [Абага-хане], тот, склонный к учению бахшиев и уверовавший в их убеждения, препоручил его одному-двум почтенным бахшиям и приказал, чтобы они приложили все старания научить и побудить его перенять правила их учения. Они постоянно состояли при Газан-хане и усердствовали в поощрении его к этому верованию, и он по прозорливости и проницательности ума и рассудка в короткий срок познал суть того учения, усвоил сокровенный и тонкий смысл речей и деяний того сообщества и достиг по этой части такого полного совершенства, что стал великим искусником на поприще бахшиев. Однако в силу божьего благоволения, он взирал на тайны идолопоклонства с проницательной мыслью и верно направленным мнением, размышлял о верах и общинах и по снизошедшему откровению его лучезарное сердце просветилось и озарилось лучами света веры Мухаммеда, ‛да будет над ним мир и молитва божия’. В его благоуханной душе все больше проявлялась склонность к этой общине истины. Укрепляясь и утверждаясь на этом основании, он продолжал этот путь и в этом отношении был тверд и непоколебим.

В Хабушане Хорасанском он из чрезмерного усердия в том учении [бахшиев] построил великолепные кумирни и так исполнял предписания их вероучения, что все бахшии и монахи поражались тому умерщвлению плоти и подвижничеству. Вместе с тем он очень усердствовал в искании тайн истины и в установлении правильного пути до тех пор, пока он не встретился с Байду. Присутствовавшие эмиры заключали договор и условия. Мусульмане клялись на Коране, а монголы на золоте. Тогда Новруз доложил: «Ежели-де государь, прибежище мира, укрепит ислам |A 252b| своей верой в него, то плохого не будет». [Газан-хан] ответил: «Уже несколько времени, как этот помысел у меня на уме». Новруз вдруг извлек совсем бесподобный лощеный лал, упал на колени и сказал: «Хотя карачу [не подобает] такой дерзости давать подарки царевичам, но пусть государь окажет ласку рабу и хранит это как подарок до прибытия раба [своего] на служение». После этого, когда Новруз и другие эмиры возвратились от Байду не сделав дела, государь разгневался и стал размышлять о том, как с ним [Байду] расправиться.