Сборник летописей. Том III

Как [все] видят, [Газан-хан] не обездолен в любой науке, которую [можно] вообразить. Всевышний господь не пожалел для него ни одного совершенства и снабдил его похвальными душевными качествами, как об этом будет написано в других главах. По этой причине он никогда не позволяет себе поражаться и говорит: «Сущность [всех] наук есть наука о познании божественного, а знание прочих наук и мастерств лишь ради того, чтобы на них распространить название «совершенство», ибо то, чего не знают, есть изъян. При таком взгляде надобно из каждой [науки] кое-что знать, дабы не быть несовершенным. Иначе для чего же я столько трудился». В настоящее время он тоже постоянно занят обучением и изучением. О знаниях и образовании государя ислама, Газан-хана, ‛да укрепится навеки его царство’, упомянута частица. Современники знают и видят воочию, что оно так и есть, пусть же читатели в будущем не делают упреков, что было допущено преувеличение. Да наградит его щедро всевышний господь каждый день снова каким-нибудь совершенным качеством.

Рассказ второй. О целомудрии и воздержании государя ислама

Люди, которые раньше состояли приближенными его высочества, рассказывают, что государь ислама, ‛да увековечится его царство’, никогда не совершал ничего запретного. Если случайно он был кем-либо недоволен, то он заглаза никогда не позволял себе свершить вероломный поступок. Когда он долгое время находился вне дома, в походах, и выпадала победа, и эмиры, выбрав луноликих девушек, которых захватили в полон и которых признавали подходящими, приводили к нему на служение, то несмотря на то, что у монголов в обычае содержать наложницами юных невольниц, дабы их путь к битвам и победам был счастливым, государь ислама никогда не проявлял охоты и говорил: «Как это я оскверню с ними свое тело и ни с того ни с сего буду с ними общаться». И он не обращал на них внимания и не принимал. Затем в течение этого времени, как наблюдалось, от его высочества никогда не исходило поступка, который в шар’е назывался бы прелюбодеянием, мужеложеством, или блудом. На чужих женщин он не глядел с преступным намерением. Также во время завоевания Сирии, в Дамаске, несмотря на долгий срок, отлучки из дома, он не обратил внимания на монгольских и прочих девушек, которые там находились, сколько их ни предлагали, и сумел перетерпеть и себя соблюсти. Его благородная душа никогда не дозволяет, чтобы и другой тоже приобрел возможность к мужеложеству, разврату и распутству и постоянно издает настоятельные указы с запрещением таких вещей. Нескольких известных лиц он за этот грех наказал, согласно шар’у и ясаку. Чистота его благородной души — как самое чистое золото без примеси. Да защитит и сохранит всевышний бог эту несравненную особу от невзгод судьбы и да отвратит дурной глаз от его |S 599| благословенного существа ради ‛пророка и рода его’.

Рассказ третий. О красноречии и изысканности его слога и красоте вопросов и ответов ближним и дальним, туркам и тазикам

Раньше большую часть важных дел и нужд царей, которые были, вершили эмиры и везиры, и они распоряжались и наводили порядок в государстве, а государь имел полный досуг и занимался охотой и развлечениями. Можно понять, каковы меры противоречивых эмиров и везиров. Всегда, когда от далеких и соседних государей приезжал гонец, то ответ ему эмиры передавали, доложивши [государю]. Государственные дела, которые много лет разваливали, и основам которых наносили вред, государь все вкупе поправил и упорядочил своими меткими мыслями и проницательным разумом. Настаивая на [исполнении] своих приказов, он не терпел отказа и рассуждений ни от одного эмира и везира и не допускал, чтобы кто-либо придавал вес и значение своим мыслям и мнению. Все подчинились его приказам и указаниям. Ни одной душе не осталось возможности даже в маленьком деле задать вопрос, все только постоянно внимательно наблюдали и выжидали его повелений, что он прикажет, до того, что он не давал ни одной душе возможности, спросить у него даже — в какой день выступать. Силой воли он сделал так, что все, стар и млад, разумный человек и невежда, соблюдали требуемое его мнением, решением и повелением, и никому это не оказывалось трудным, потому что [все] воочию убеждались, что его душа совершеннее и мнение его во всех видах вернее. Все сделанное и не сделанное им было весьма верно и уместно, и само собою разумеется, они при такой его способности считали себя ничтожными.