Сборник летописей. Том III

Несмотря на юный возраст, он помнит столько замечательных притч, историй и остроумных рассказов, что во время повествования слушатели изумляются и поражаются. Всегда, когда откуда-нибудь приезжал посол, [Газан-хан] без обращения к столпам государства, обдумывания и совещания по этому поводу давал правильные ответы, а ведь во всяком случае великие государи посылают в другие царства послов весьма смышленых, искусных, красноречивых и опытных. Все послы, которые до сих пор приезжали, а также выдающиеся ученые и врачи, которые прибывала сюда с разных сторон, все поражались красноречию, изысканности слога, изяществу собеседования и разговора и совершенству душевных его свойств. Он им пересказывает большей частью повествования и предания тех стран и подробно излагает верования разных племен, которые до него доходят. В виде рассказа он поясняет обычаи и обряды разных стран и народов, древних и более поздних. Несомненно, что до всех стран, до Чина и Мачина, Хиндустана, Туркестана, Кашмира и Кипчакских степей, до Урусов и Франков, Мисра и Сирии дошла и распространилась молва о нем. И все во всех случаях и обстоятельствах полностью приняли в расчет его внушительность, умение править государством, способность и прозорливость и стали восхвалять и прославлять его. Всевышний господь да сохранит навеки во главе людей этого государя ислама, избранника божия, разумнейшего и совершеннейшего из сынов времени. ‛[Клянусь] истиной его истины’.

Рассказ четвертый. О терпеливости, твердости и верности государя ислама обязательствам и договорам

О терпеливости, выдержке, твердости и верности слову и договору, которые заложены в его благословенной особе, мы расскажем [только] несколько образцов, потому что подробное изложение всего этого излишне растянулось бы. В Хорасане ему изменил Новруз, несмотря на то, что был слугою из слуг его высочества. Он стал покушаться на ставки и [однажды] внезапно окружил [Газан-хана], как упомянуто в [сей] |S 594| летописи. Еще несколько раз он нападал, и из-за него происходило разорение Хорасана и расстройство ставок. Никогда ни от одной души не исходило, кажется, таких мятежей и злодейств, какие совершал и возбуждал он. Затем прибавилось еще войско Кайду, и он долгое время занимался опустошением владения. Когда он, потеряв силы, прислал на служение [гонца] и просил пощады и союза, а [затем] явился сам, то несмотря на все те злодеяния, которые никто не смог бы перенести, [Газан-хан] ему простил, пренебрег его виной и пожаловал ему управление всеми владениями. Поскольку Новруз обладал странной душою и[731] на челе его были ясны знаки вероломства и речи его были неподходящи, то эмиры неоднократно докладывали: «Он-де совершил столько дурных поступков и сотворил разного рода преступлений,[732] что его надобно убрать».

Но государь ислама, ‛да укрепится навеки его царство’, не соглашался и говорил: «Вы правы, и это дело ясно и очевидно, однако я не могу нарушить моего обязательства и договора».

Сколько ни исходило от него злых поступков и деяний, [Газан-хан] переносил и терпел до тех пор, пока тот не отправился в Хорасан и положил начало усобице и мятежу. Он хотел захватить тот край, Шираз и Керман, и казалось близким, что владения снова будут им разорены. Дела эти обнаружились, и [Газан-хан] повелел принять меры. Эмиры доложили: «Мы-де не раз говорили, что у него такие дела на сердце». [Газан-хан] промолвил: «Я тоже это знал, но хотел, чтобы он начал, а не я». Затем многих вельмож он частью казнил, частью пощадил. В подробном перечислении их имен нет надобности, да это и не подобает. Во время суда над ними [Газан-хан] сказал эмирам: «Некоторые из них такие, преступные действия и тайны которых я уже пять лет как знаю и полностью выявил, но терпел. А некоторые не раз говорили мне неподобающие речи, каждое слово которых могло бы причинить разорение владений, и ежели бы я, обратив [на них] внимание, послушался, то от этого поднялась бы такая усобица, что и заподозрить нельзя. Некоторых я не хочу выразить словами. Несколько времени я разговаривал с ними наедине и несмотря на то, что я с первого раза понял, что [это] чистое коварство и причинит разорение мира, они не имели стыда и в течение пяти лет [к этому] возвращались и докладывали на иной лад. Странно, они видели, что я не соглашаюсь и не осуществляю [этого], но по невежеству продолжали все так же повторять. Глупцами и невеждами были они, а хотели меня, одурачив, поймать в свои тенета. Когда же мера переполнилась и мятеж их обнаружился, они сами сознались. Теперь я [об этом] заявил открыто». Из отчета о делах и обстоятельствах люди точно удостоверились в том, что он говорил. Уже долгое время, как об этом поговаривали, и люди изумлялись какой он терпеливый, а когда заговорили открыто и определенно, они еще больше изумились.