Сборник летописей. Том III

он произносил прекрасные слова и говорил правильно, так что все оставались в изумлении. Так как у монголов такой обычай, что мужьям кормилиц царевичей не дозволяют сближаться с женами, а китаец Ишенг в ту пору общался с женою, она забеременела и от ее молока у царевича случился понос, то его [Газан-хана] отняли от Могалчин, трех лет от роду посадили на коня и передали родительнице Хасана, который был начальником знаменосцев,[478] из рода сулдус. Имя отца Хасана было Ашту, а матери его Аштай. Сыном Ашту является Тулай, который ходит в эюдэчиях и баурчиях. Когда царевичу исполнилось три года, Аргун-хан отправил эмира Кутлугшаха с зимнего стойбища в Мазандеране за какими-то делами на служение к Абага-хану. В Мугане он прибыл на служение, и Абага-хан расспросил [его] о здоровье царевича Газана. [Кутлугшах] доложил: «Ему-де три года и он уже садится на коня».[479] У Абага-хана загорелось сильное желание увидеть его. В час его [Кутлугшаха] возвращения, он сказал: «Я уже состарился и нет-нет да западает на сердце думка о последней дороге. Хотя мой сын Аргун очень любит [своего] сына Газана и не захочет с ним расстаться, поскольку он у него единственный, [все же] у меня заветное желание, чтобы он прислал его ко мне, дабы он запускал ястребов и кобчиков и приносил [с охоты] лучшие части животных».[480] Когда эмир Кутлугшах передал такое известие Аргуну, тот сказал: «У меня ведь только вот этот сын, как я могу [его] отослать, а надобно повиноваться указу отца. Лучше я сам поеду на служение и возьму его с собою туда». В начале весны, случившейся в месяцах лета [6]73 [1274/75], он из Мазандерана отправился на служение к царственному отцу и взял с собою царевича. В Кунгуруланге он прибыл на служение. Когда Абага-хан услышал весть об их приезде, он, страстно жаждая свидания с царевичем Газаном, выехал навстречу. Увидев его, он снял его с лошади, посадил впереди седла своего коня и радовался свиданию с ним. Так как он усмотрел в нем царственную благодать и врожденные свойства государя, то сказал: «Этот отрок достоин того, чтобы быть при мне, я бы его сам воспитывал». Хотя он [Абага-хан] очень любил Аргуна, но вследствие расположения к Газану, любовь к последнему выросла в его сердце сильнее. В ту пору он постоянно весь был занят только пиршествами и увеселениями в честь благополучного приезда этого внука, и всех жаловал и дарил. В час возвращения Абага-хан сказал: «Пусть Газан-хан останется здесь для того, чтобы я его воспитал». Поскольку у старшей Булуган-хатун не было детей мужского пола, Аргун-хан доложил: «Ежели-де будет указ, я его отдам в услужение гулямом Булуган-хатун». Абага-хан одобрил.[481] Булуган-хатун отправлялась в путь в Сугурлук. Аргун проследовал за ней один перегон и, устроив угощение, препоручил ей Газана, а сам вернулся в Хорасан. Булуган-хатун сильно обрадовалась |A 243а| и говорила: «Это щедрость и дар божий, он мне словно сын родной». Аргун оставил при нем десять нукеров из рода онкут: Хасана, Кокея, Маджара, Адарама,[482] Букая, Кардогмиша,[483] Калчая,[484] Алтуна, Букаж [и] Акбачи. Абага-хан приказал: «Быть Газану в этой ставке, а ставке причисленной к нему. Пусть он владеет этой ставкой после меня и будет [моим] заместителем». Короче говоря, царевич Газан пребывал в ставке Булуган-хатун и неотлучно состоял при Абага-хане. Оттого, что он был малым дитятей, Абага-хан любил его больше младшего сына своего Гейхату, так что если Гейхату в играх его обижал, [Абага-хан] с него взыскивал.

Так как Абага-хан тяготился людской толпой и сутолокой, он в ту пору посватал за себя Тудай-хатун и очень ее полюбил. Он устраивал ее в полуфарсанге от ставок и не допускал туда никого из братьев и сыновей. Из сильной любви к Газану, он поселял его рядом с ней. Пьяный и трезвый, на охоте, в пути и дома и в час урочный и неурочный [Абага-хан] держал при себе Газана и мгновения не мог вытерпеть, чтобы не видеть его, и постоянно говорил: «Только при этом мальчике появляется счастье и благополучие». Так как Газан был очень смышлен, то он с ранних детских лет собирал детей и сверстников и учил их правилам, военному строю и способам боя. Он назначал между ними степени старших и младших родственников и названных братьев-сватов.[485] Если кто-либо пытался выходить за пределы [степени], с того он взыскивал по ясе, налагал наказание и выговаривал. Он не забавлялся по обыкновению детей куклами и игрушками, а игра его состояла в том, что он приказывал сшить войлок и ткань наподобие людей и лошадей, надевал на них оружие, расставлял друг против друга, словно два войска, и повелевал сражаться и биться. Когда ему исполнилось пять лет, Абага-хан поручил его китайскому бахши Яруку, чтобы он его воспитал и обучил монгольскому и уйгурскому письму, наукам и хорошим их [бахшиев] приемам. В течение пяти лет он превзошел в совершенстве эти предметы, а затем упражнялся в искусстве верховой езды и стрельбы из лука.[486]