Сборник поэзии

Мне до сих пор еще неведомо,

Повинны краски или кисть,

Или того мгновенья не было,

Которое — остановись?..

1960

Последние минуты

Кончалось всё у нас — поездка и любовь.

Трудились мы в такси над болтовнею вялой,

Что, дескать, может быть, когда-нибудь да вновь

Всё будет ничего, кто знает, а пожалуй,

И очень даже ничего себе!

Так мы обманный ход искали в несудьбе.

На улицу мою — в изогнутый рожок —

Мы плавно по кривой вкатились на машине.

А улицу в тот час закат холодный жег.

Уступы крыш блеснуть всей ржавчиной спешили,

А стены — всем своим чумазым кирпичом...

Под беспощадным розовым лучом

Тянулися ко мне изнывшие в разлуке

Суставы сточных труб, брандмауэры, люки.

И стыдно стало мне, что улицы моей

Не тронул старый лоск, ни современный глянец,

Что неуместнейше ты выглядишь на ней —

Точь-в-точь взыскательный, злорадный иностранец.

И стыдно стало мне, как будто я сама

Так улицу свою нелепо искривила,

И так составила невзрачные дома,

И так закатный луч на них остановила.

Мы вышли из такси, и тотчас, у ворот,

Весенний льдистый вихрь освобожденной пыли

Ударил нам в лицо, пролез и в нос, и в рот...

Окурки трепетно нам ноги облепили,

И запах корюшки нас мигом пропитал,

Чтобы никто уже надежды не питал.

И стыдно стало мне, как будто это я

Тлетворным ветерком в лицо тебе дохнула.

Я дверь в парадную поспешно распахнула —

И стыдно стало мне, что лестница моя

Лет семь не метена и семьдесят не мыта,

Что дверь щербатая и внутренность жилья

Неподготовлены для твоего визита.

И стыдно стало мне за улицу, район,

За город, за страну, за всё мое жилище,

Где жизнь любви — да что?! — любви последний стон

Обставлен быть не мог красивее и чище.

...Когда же ты, в дверях составив мой багаж,

Мне руку целовал с почтением брезгливым,

Как у покойницы; когда же ты, когда ж

Рванулся из дверей движеньем торопливым —

То стыдно стало мне, что слишком налегло

И стиснуло меня пустое приключенье,

Что, в лифте ускользнув, смеешься ты в стекло,

Летучее свое лелея облегченье.

1985

Глаголы

Наплыло, налетело

Нахлынуло, нашло.

Хоть много захотело —

Но много и дало.

Уже, резки и голы,

Как трезвый свет дневной,

Безличные глаголы

Повелевают мной.

Уже я слышу сердце,

Прильнув щекой к плечу,

И уж не отвертеться,

Да я и не хочу.

1997

Вполоборота

Сидя боком, почти что спиной —

Перебежкою взгляда крысиной

Замечаю: он входит с одной

Полуюной и полукрасивой.

Ишь какая примчалась из рощ

И приникла к источнику жадно!

Наблюдаю — и знаю злорадно,

Как родник взбаламучен и тощ.

Не сама ли я воду мутила,

До нее здесь не я ли пила —

Струйку мысли и влагу мотива

Поглощала, сушила дотла?..

И тогда-то пилось тут непросто:

Был родник от природы нещедр

И в придачу глумился — из недр

Лишь по капле точил для юродства.

Так считаться ли жалкой водой,

Скуповатой, тщеславной, бесполой,

С этой алчущей полумладой,

Полуплачущей, полувеселой?..

1995

Расставание

Помню, помнить не перестану,

Как задерживал он ответ,

Как нахлопывал по карману

Пачку новую сигарет,

Как со вкусом хрустел оберткой,

И, коробку щелкнув по дну,

Из ее тесноты притертой

Сигарету толкал одну.

Помню, резко он чиркал спичкой,

Так что сера на край стола

Отлетала горючей птичкой

И клеенку округло жгла.

Он закуривал. Крупный ноготь

Бился в пепельницу, скользя.

Мне хотелось его потрогать,

Хоть и было уже нельзя.

Помню, дым над столом качался.

На клеенке помню узор.

Лишь не помню, в чем заключался

Окончательный разговор.

1983

Две руки

Да замолчи ты про любовь,

Не стрекочи, не суесловь,

Не попадай то в глаз, то в бровь

В надежде чуда!

Любовь — она, конечно, есть,

Да нам с тобой ее не съесть,

До рта в ладошке не донесть —

Не та посуда!

Моя ладонь невелика

И так иссушена, тонка,

Что уж не стерпит уголька —

Обронит, скинет.

Твоя же твердая рука

Подбрасываньем огонька

По-детски тешится, пока

Он не остынет.

1981

Дитя

Его мне странно видеть наяву —

Не в солнечнопронизанном обличье

Детеныша, что мед и синеву,

Закинув головенку, пьет по-птичьи —

Нет, в виде перепаханной во тьме

Расплющенной и вывернутой твари...

Он, поврежденный в теле и в уме,

Все ж откатился по дорожной гари

К обочине, мучительно сопя,

Вбирая крошку камня и металла —

Гомункул, зачинающий себя

Из чуждого себе материала.

В наростах и в заржавленной крови,

Весь искурочась грубо и нескладно,

Не в силах дать и требовать либви,

Что он дает и требует так жадно?

О чем мычит — шутя и не шутя,

А словно мстя в неутолимом раже?

Неужто это ты, мое дитя —

Небывшее, не снившееся даже?

1997

Раннее утро

Просыпаюсь, и вдруг — влюблена,

А в кого — это после придет.

Пожелтела от солнца стена

Там, напротив, где бабка живет.

Голубь стал ворковать-ворковать,

Толковать ни о чем, ни о чем,

Будто целый мне век вековать

С юным сердцем и с первым лучом.

Не совсем будто вытоптан луг —

Может, сызнова выйдет трава...

Милый друг, говорю, милый друг,

Отзовись — я жива...

1971

Слеза в пустыне

Шел поезд детства: вонь, война...

Шел поезд бегства и т.п.

Но средь пустыни, из окна

Дизентерийного купе

Узрела я голубизну,

Сапфирно-пламенную гладь,

Которую теперь дерзну

Слезой Господнею назвать.

Был, как безмолвный синий крик,

Ее соленый цвет густой:

Индиго, кобальт, электрик,

На грозных молниях настой!

Средь малахита, бирюзы

Хранил тот напряженный цвет

Оттенок спички-стрекозы