Сборник поэзии

Волшебного дымка,

Который Боб, творя интим,

В уста трепещущие им

Вдувал из мундштука.

И замер на губах у всех

Тот полу-стон и полу-смех,

Тот сокровенный звук,

Который разве что в ночи,

Как мотылек на свет свечи,

К двоим слетает вдруг.

А стрёмный Боб, на всех один,

Средь них воссев, как господин,

Мундштук перевернул,

Окинул взглядом свой гарем,

Кивнул, уравнивая, всем,

И вдоволь сам курнул.

И не случилось ни черта,

Но мнилось — в губы всем влита

Житухи полнота:

Пурпурным пылом налились

Сквозь перламутровую слизь

Усталые уста.

И — от деревни, от земли —

Закатный запах конопли

Слегка загоревал...

Но струны грянули — и хор

Пошел вещать премудрый вздор,

Дебильный гениал.

Ей-право, жалко прочий люд:

Чего-чего они не ждут

Для счастья! До фига:

Любви, искусства и наук,

И выбора кромешных мук,

И друга, и врага...

Пусть доживают как-нибудь.

Не им цигарку повернуть

Для счастья от нуля!

Не им парить, в дыму вися,

Пока не пережжется вся,

Куряся, конопля!..

1989

У одра

Когда мои близкие умирают

И, словно сряжаясь на выход в свет,

С особенным тщаньем перебирают

Сорочку свою, простыню и плед,

Когда уж нельзя машинально ляпнуть:

"Устала аж до смерти! Ох, помру!" —

При них, начинающих смертно зябнуть,

Чтоб накрепко закоченеть к утру;

Когда никчемушную валерьянку

Я им, отчаявшимся, даю, —

Молюсь ли, то судно внося, то склянку,

Чтоб милые были скорей в Раю?

Казалось бы, только бы и молиться:

"Возьми их, не мучай, я их люблю!" —

Но, Господи Боже мой, тут граница,

Которую я не переступлю.

И я, погрубей слова подбирая,

Свой плач подавляю и свой протест:

"Молчи! Проживешь и не помирая!",

"Ешь кашу, не то не дойдешь до Рая!"

Они отойдут и под этот текст.

1988

Неприятности

Я копила неудачи,

Не умела жить иначе.

Обязательно на даче

Упускала я ведро,

Гулко вслед ему рыдала

И ждала ремня, скандала...

Оглянулась — увидала:

Все не худо, а добро.

И теперь мне только мило

То, что я не сохранила:

Как павлин, цвели чернила

Изумрудным золотьём

В кляксе той непоправимой,

Наглой, неискоренимой,

Тупо, тупо развозимой

По задачнику ногтем...

1983

Тень

Вдруг материнский силуэт

В своей я тени различаю.

Надвинут так же мой берет,

Я так же сумкою качаю,

И правое мое плечо

Вот так же левого повыше...

Нет, не исчезла ты еще,

Но сделалась длинней и тише.

С моей очередной весны

Ты хочешь пробу снять — потрогать,

Коснуться снега и сосны,

Того, кто взял меня под локоть.

Что я ни делаю — за мной

Следишь ты бдительною тенью,

Своей скептической длиной

Переча моему смятенью.

...И у перрона на краю

Я отодвинусь, беспокоясь,

Чтобы на рельсах тень твою

Не перерезал тяжкий поезд.

1983

Переборчики

Как я рассеянна, как я забывчива, —

Плохая память у меня!

Душа отходчива, любовь заплывчива

Ледком сегодняшнего дня.

Оконцу — шторка, болячке — корка,

Горячке — пленка простого льда.

А кувырканье с высот восторга

Позабывает крутая горка —

Как не бывало никогда!

Ты не придешь ли по весне

На лед окрепший, лед пустынный,

Чтобы проехаться по мне

На ножке длинной,

На журавлиной?

1986

Юбилей

Как павлин или жар-птица,

Распустив глазастый хвост,

Длится, ширится, струится

Над столом заздравный тост.

Верит, хоть не доверяет

Величавый юбиляр,

Умиленно протирает

Левый-правый окуляр.

Доверяют, хоть не верят,

Юбиляру все вокруг.

Выжидают вилки черед

И дразняще дышит лук.

И шипят бифштексы с кровью —

Только слюнки подбирай!

Но голодному злословью

Не поддастся дальний край!

Взгляд сквозь пальцы, жалость к летам,

Снисходительный подъём...

И себе в удобстве этом

Мы понежиться даем.

И герой, багров, как вишня,

Поднял скромное чело.

Ничего. Сошло. И вышло.

И салатом поросло.

1980

Простодушный плач

Как душа ушла из дома!

Не оставила душа

Кроме рыжей шерсти кома

Под кроватью — ни шиша!

Кот, десятая Камена,

Всей девятки золотей,

Компенсация, замена

Дружбы, славы и детей!

Ты любил меня ни за што,

От анализа далек...

Отлетел куда внезапно

Мой когтистый мотылек?

Мой сгоревший в три недели

Одуванчик-желтоцвет,

Поздно взятый — на пределе

Бесприютных, тощих лет.

Лишь на две зимы обретший

Место, плошку и семью,

И помогший ей, отцветшей,

Удержаться на краю...

Как ты судорогой лапки

Прочь от смерти отгребал —

Уплывал от чистой тряпки,

На которой погибал!

Но уж это через Лету

Были первые гребки...

А чего там только нету —

По ту сторону реки!

Там для сфинксов есть загоны,

Есть вольеры для орлов,

Есть пруды, где спят драконы

В семь и более голов.

Неужели там не будет

Места рыжему коту?

Бог воздать ему рассудит

За болезнь и маяту,

Даст пригрева, пропитанья,

Шкурку новую пошьет,

Для спортивного хватанья

Тень мышиную пришлет...

Там, усвоив эту байку,

Кот воссядет, как мудрец,

Терпеливо ждать хозяйку —

И дождется наконец.

Если ж я не встречу тамо

Рыжей ласки и ума —

Так тот свет, замечу прямо,

Никакой не свет, а тьма!

1988

Вдовство

                         Е.К.

Весь мир вокруг тебя, дружок,

Опустошен и раскален.

Как ни крутись — сплошной ожог

От всех вещей, со всех сторон.

В шкафу коснешься пиджака,

Нажмешь на ручку у дверей,

И одинокая рука —

До пузырей, до волдырей!

В апрельском солнце тощий сад

Увидишь сквозь трубу ворот —

И, вспыхнув, одинокий взгляд

Скукожится и опадет.

И ты не знаешь, где еще

В засаде ждет тебя огонь,

Где память на твое плечо

Наложит жгучую ладонь.

А ты и вскрикнуть не вольна —

Лекарств накапают друзья.