Сборник поэзии

И нос к тончайшим вынюхам приучен.

Казалось, бессознательно томим

Предчувствием большого разрушенья,

Заранее он принимал решенье

Войти в сотрудничество с ним...

Повсюду он сверлил свои ходы,

Точил мой дом и книг моих ряды,

Во всё, во всё он ввинчивался вёртким,

Язвительным и острым подбородком.

Но детская душа моя тогда

Была непроницаемо-поката.

С поверхности незрелого плода

Сорвался он и соскользнул куда-то.

Каким морозцем нищенски скрипя

Бредет теперь насмешливо-согбенный

Точитель, источивший сам себя,

Мой адский червячок, мой демон бедный?

1969

В трамвае

Среди сырых трамвайных шуб,

Друг с другом склеившихся плотно,

На зов, услышанный сквозь шум,

Проталкиваюсь неохотно.

Мой давний друг меня зовет.

Я втайне злюсь: мне помешали!

Кому там дело, как живет

Моя душа — да и душа ли?

Он говорит: "Садись ко мне".

Я говорю: "Как дом? Как дети?"

...На мерзлой рубчатой скамье

В двухостановочной беседе

Мы вспоминаем, что у нас

Давно сложились отношенья

Серьезной грусти, кротких фраз,

Избранничества, отрешенья...

Не то сокрытая любовь,

Не то насильственная дружба

Меж нами возникает вновь,

Единомышленно-двурушна.

Хоть нам постыла эта роль,

Но входим мы в нее мгновенно.

"Зайти, — он говорит, — позволь".

"Изволь, — киваю, — непременно".

На перекрестке мы потом

Стоим, как юноша и дева.

И облегченье наше в том,

Что нам — направо и налево.

1968

Стихи к Р.

Никогда не писала я о тебе, сестра.

Но беда настала — а стало быть, и пора!

Ты меня заставляла, а я тебе шиш являла...

Ты молчать велишь, а я тебе — стих с пера!

Порожденье сокола и совы,

Наважденье от Пянджа и до Невы,

Восхожденье к Розе, возня в навозе,

Убежденье зада и головы!

Что ли, вечно ты, сука, исконный свой рубишь сук

И в распев хрустальный — анальный вплетаешь звук,

Что ли, впрямь счастливой не хочешь быть, а гульливой:

Из Прекрасных Дам — в продажные лезешь вдруг?

Беспредельность грязи и волшебства,

Нераздельность князя и воровства!

Ты — смертельность близкая, дальняя колыбельность

И скудельность сада, где я взросла!

Ты в тоске уронишь топор свой, и туп, и ржав.

Ты иглою в темя детей убьешь, нарожав,

И, дебильно заржав, завоешь, — опять освоишь

Христианнейший путь сквозь толщу других держав...

1989

Времена очищенья

В доме было пустынно и голо:

Никакой этой бронзы, резьбы.

Дом — как помесь вокзального холла

И простой деревенской избы.

Очищаясь для новой поры,

Мы рвались на простор современный

Из захламленной, послевоенной,

Скопидомной и тесной норы.

Это шли времена очищенья

От казенщины, быта и лжи.

Времена предвещанья, общенья —

Без причин, без нужды, без межи.

Это шли времена песнопений,

Откровений, что были стары.

И на прозвища "бездарь" и "гений"

Мы так бурно бывали щедры!

И так бодро в пустотах квартиры

Рокоток-говорок нарастал,

И клялись семиструнные лиры

Всё расставить по новым местам!

Это шли времена обещаний

И доверья друг другу навек,

Затяжных, неохотных прощаний,

Выбеганий гурьбою под снег.

Но порою, бесправно, в запрете,

Втихаря обретая права,

Наблюдали подстольные дети

И глотали наш дым и слова,

И смеялись любой выкрутасе,

Ухитрясь под столом пронырнуть,

В золотом нашем тяжком запасе

Не нуждаясь при этом ничуть.

Алчных глаз, любопытно разъятых,

Двадцать лет детвора не сомкнет, —

В них застолица шестидесятых

То и дело, как мультик, мелькнет.

...Не нужны ни хвала, ни упрек

Нашей утренней, свежей эпохе.

Подбирая подстольные крохи,

Мальчик вырос. Абзац. Нормалёк.

Нашей пулей нас потчуют дети,

Не забыв, где слабинка, где цель.

И сыновние выстрелы эти

Нам — похмелье, а мальчикам — хмель.

1986

Стихи о всякой всячине

                                             Маше Мочаловой

Мы обе безобразницы —

Ну просто силы нет!

И между нами разницы —

Всего тринадцать лет.

Тринадцать — ядовитое,

Противное число,

Но это папа выдумал —

Ему не повезло!

А мы с тобой припомним

Другие номера:

Двенадцать — это полдень,

Пятёрочка — ура!

Давай-ка мы полюбим

Большую цифру пять

И на носу зарубим:

Других не получать!

И многое зарубим

Еще мы на носу:

Что город нужен людям,

Чтобы не жить в лесу,

Что ночью небо звёздно,

А солнце — свойство дня,

И что придет не поздно

Твой папа от меня,

Что сбрасывает почка

Весеннее пальто,

Что ты у папы дочка,

А я — совсем не то,

Что знать покуда рано

Тебе, как я зовусь,

Что белый, как сметана,

Живет в деревне гусь,

Что проживает бесик

У нас с тобой внутри,

Хотя тебе уж десять,

А мне лишь двадцать три!

1960

Старухи

Я жалею старух бестолковых,

Я их бережно к дому веду,

Плоскостопых и разночулковых,

На разлапом утином ходу.

Я прощаю им шаг неуклюжий,

Забыванье того и сего.

Медлю с ними пред каждою лужей,

Перейдем, говорю, ничего!

Доставляю им маленький праздник:

Торжествуя, раскрыть предо мной

Золотую кубышку — запасник

Трепыханья эпохи иной.

А ведь как же они раздражали

По отдельности и сообща!

И какими я их виражами

Обегала, подолом плеща!

Наступает жалеющий возраст —

Словно платья изношена ткань

И щемящий, предчувственный воздух

Холодит через первую рвань.

1984

Счастье от нуля

                         Пока не перетрется,

                         Крутяся, конопля,

                         Пока не подвернется

                         Ко мне моя земля...

                               Ф. Сологуб, "Чертовы качели"

Афганец Боб, расширя взор,

Набитый слабо "Беломор"

Взял в зубы огоньком,

И, не сказав ни грамма слов,

Неспешно обошел пиплов

С торчащим мундштуком.

Герлы притихли у стола,

И жадно каждая ждала