Сборник поэзии. Пружина

Суставы сточных труб, брандмауэры, люки.

.................................................

Мы вышли из такси, и тотчас, у ворот,

Весенний льдистый вихрь освобожденной пыли

Ударил нам в лицо, пролез и в нос, и в рот...

Окурки трепетно нам ноги облепили,

И запах корюшки нас мигом пропитал,

Чтобы никто уже надежды не питал.

И это-то болезненное внимание к унижению, гордость, мгновенно готовая обернуться доверием, мучительное, надрывное сострадание (и готовность к тому, что оно будет отвергнуто и попрано, чтобы мы не забывали, где живем!) — все это делает поэзию Слепаковой истинно христианской. Слепакова всегда сострадает одиночке, меньшинству, последнему. А то, что она была последним, кто в нашей поэзии это умел, — увы, подтверждается слишком многими примерами в современной словесности. Здесь нет места и времени рассказывать об исторических стихах и поэмах Слепаковой; негде процитировать ее “Сказ о Саблукове” — еще один простой, но эпически-мощный манифест неучастия, самостояния, отдельности. Скажу лишь, что Слепакова всем своим творчеством доказывает: потрясение возможно там, где есть острый глаз, сильная эмоция и христианское (пусть внецерковное, пусть подчас антицерковное) стремление сделать последних — первыми. Дать голос безгласным, дать надежду отчаявшимся, дать оправдание бессильным постоять за себя (именно такое понимание поэзии Слепакова прокламирует в превосходной “Легенде о льве святого Иеронима”). И книга Нонны Слепаковой, и вся ее жизнь — не только самое убедительное свидетельство о нашем времени, на взгляд автора этих строк, но и существенное оправдание его в глазах будущего.

Город, где хнычет гармошка,

Город, где рычет резня,

Темечком чувствовать можно,

Но оглянуться нельзя.

Там огнедышащи купы

Вспухших церквей и домов,

Там освежеваны трупы

Нерасторопных умов.

...............................

Боже! Дозволь уроженке

С Пулковских глянуть высот

Хоть на бетонные стенки

С черными зенками сот.

Как убежишь без оглядки,

Без оборота назад —

В том же ли стройном порядке

Мой покидаемый ад?

Так же ли кругло на грядке

Головы ближних лежат?

Так же ли в школьной тетрадке

Хвостик у буквы поджат?

Слушаться я не умею

И каменею на том —

Ломит кристаллами шею,

Сводит чело с животом,

Дальнего запаха гари

Больше не чует мой нос,

Губы, что вопль исторгали,

Оцепенели на “Гос...”

Не в назидание бабам

Солью становится плоть:

В непослушании слабом

Пользу усмотрит Господь, —

Чтоб на холме я блистала,

Дивно бела и тверда,

Солью земли этой стала

И не ушла никуда.

Дмитрий БЫКОВ.

НОННА СЛЕПАКОВА

Стихи

НАБРОСОК ЗАПИСКИ

В моей смерти прошу никого не винить,

Никого не судить, не карать,

И особо прошу я меня извинить

Тех, кто будет мой труп убирать.

Ничего! Бормотухой противность зальют,

А закуска придет с ветерком:

Отдавая мне свой черно-желтый салют,

Крематорий дохнет шашлыком.

И тогда замешаюсь я в снег или дождь,

В заводские втемяшусь дымки.

На кудрях меня будет носить молодежь

И на шапках носить старики.

Я влечу в твои сумки с картошкой, родня,

Я прилипну к подошве ноги.

И тогда ты простишь наконец-то меня

И зачислишь в друзья, не враги.

И тогда-то узнает меня вся страна,

Только мертвых умея ценить.

Прожила я одна, и уйду я одна

И прошу никого не винить.

1983

* * *

Зал ожидания детей

Я молчаливо миновала,

Зал выжимания вестей

Из разбитного персонала,

Зал понимания причин,

Непонимания последствий.

В нем было четверо мужчин,

Один другого бесполезней.

Кто мял газету, кто притих,

Вникая в истины простые…

Я проходила мимо них

И руки прятала пустые.

Внизу меня встречала мать, —

Она мне принесла одеться.

Мне захотелось ей сказать,

Что все по-старому, как в детстве.

Чулки… туфля… еще туфля…

Мне санитарка помогала, —

И мы ей дали три рубля.

Не так уж это было мало.

1959

Старому другу

Как рано в жизни начало темнеть,

Как зябко потянуло холодком…

Ты позвони, зайди, расставим снедь,

Побалуемся кофием, чайком.

А то и просто так, без кофейка,

Для сердца вредно: кофеин, теин…

Поговорим — дорога далека,

Я шла по ней одна, и ты один.

Как поздно в жизни начало светать,

Так тяжко, неохотно, что потом

День даже вовсе может не настать…

Поговорим иль помолчим о том.

Поговорим о том, как шли да шли,

С кем рядышком, а кто нас обгонял

И кутал нас в ликующей пыли,

И на дорогу денежку ронял.

Я ни монетки не подобрала,

Ни пятачка, Господь оборони.

Ты, если подбирал, — твои дела,

И если двушку поднял — позвони.

1988

Благовещение

(картина Беллини)

Со всеобщим секретным благом

Входит к девушке Гавриил.

Строевым архангельским шагом

Он вошел — и шаги смирил,

И натянутая риза

В подколении, как металл,

Изломилась черно и сизо;

Ткань как будто бы пропитал

Прах изорванного бетона…

(Опустелая тьма небес —

И, кометой во время оно —

Бомбовоз, низверженный в лес.)

И, с грядущим сообразуясь,

Вдруг лилея в руке гонца

Заострилася, как трезубец,

Жаждой кровушки и мясца…

А Мария так одинока

И предчувственно так пуста,

Что у Ней чуть припухло око,

Отекли-запеклись уста.

Томной отроческой пустыней

На пришельца глядит Она,

В непробойный, красный и синий,

Плотный кокон заключена.

С нетерпеньем терпит невеста,

Как неслыханная судьба

Уязвимого ищет места,

Полотно отводит со лба,

И под детский платочек, чепчик,