Сборник работ. Девяностые

Одним из последних, кого он встретил в это утро, был начмед Бородин. Потом врач скажет на допросе, что и в то утро старший лейтенант «на здоровье не жаловался» и на вопрос «как дела?» ответил: «Нормально».

Сам, сам виноват командир, кто же еще, не начмед же…

На другой день к девяти утра аккуратный, исполнительный старший лейтенант не явился. Войсковая часть — не сапожная мастерская. Надо было поднимать людей. Тем более отпущен ротный без рапорта и письменного приказа командира. Любое ЧП — кто в ответе?

В 10.30 капитан Шелогон с лейтенантом Артемьевым зашли к Георгиеву на квартиру. На звонки никто не ответил, и офицеры спокойно удалились.

Вечером, в 18.30, капитан с лейтенантом, видимо, им было по дороге, снова позвонили Георгиеву, снова никто не ответил, и офицеры снова спокойно удалились.

И на следующее утро не появился старший лейтенант.

Недоспасов, опять он — автор небылицы и декабрьского приказа, обнаружил Георгиева, можно сказать, случайно. Он тоже привычно позвонил ему утром 19-го и тоже спокойно ушел. По дороге попался начальник вещевой службы Павленко, он и сказал Недоспасову, что Георгиев в квартире прапорщика Боштана, тот в отпуске и попросил Диму присмотреть за жильем, многие об этом знали.

Он дежурно позвонил и собрался уходить, но увидел вдруг, что дверь не заперта. На кухне было аккуратно, вымыта посуда. А в спальне валялась порушенная, переломанная мебель, смят, перекручен ковер на полу.

«Я увидел лежавшего ст. л-та Георгиева Д.В. Он лежал на полу лицом вниз. На нем была только футболка черного цвета. Он не двигался. Я попробовал пульс. Пульса не было, и рука была холодная».

Побиты ноги и локти, ссадины на коленях и руках.

Допросили Кузнецову Е.Б., которая с мужем Кузнецовым И.Г. и сыном Андреем живет по соседству. Она «слышала скуление… Скуление продолжалось всю ночь, потом еще весь день». Только в ночь на 19-е все стихло».

Последние часы жизни ротного командира представить нетрудно. Дикие боли, раскалывается голова, он падает, поднимается, рушит мебель, ползает по полу, встает на колени, снова падает, с колен отпирает входную дверь, наверное, хотел выползти на лестничную клетку, обратить на себя внимание, а может быть, потратил последние силы на входную дверь, чтобы люди догадались открыть ее после бесполезного звонка.

Что придут, он, конечно, не сомневался.

Неизвестно, когда, в какие часы его еще не поздно было спасти.

Еще неизвестно, и это теперь куда важнее, кем вырастет Андрей Кузнецов, родители которого спокойно слушали, как за стеной мучительно воет, скулит человек, слушали ночь, день и еще целый вечер.

Наверное, когда он вырастет, Россия станет еще страшнее.

* * *

Жизнь кончилась, едва начавшись. Последняя строка постановления о прекращении уголовного дела:

«…лиц, виновных в смерти, нет».

Залатаны все прорехи. От имени Димы задним числом составлен его рапорт командиру части об освобождении «от служебных обязанностей с 17.07.97 в связи с недомоганием». Подделка на уровне начального класса школы. Почерк другой, ни одной Диминой буквы, и не только подпись не Димина, даже фамилия переврана, видимо, расписавшийся знал ее лишь на слух: «Георгев». На сколько «освободили» — на день, на месяц? Не сказано. Войсковые командиры освободили как бы и себя от обязанностей искать тяжело больного офицера.

Конечно, это уголовное дело — повод для возбуждения другого уголовного дела.

Или для благодарности: в развратное наше время лгать правдиво не научились.

Я думаю, Елькин плакал искренне — все они любили старшего лейтенанта. Командование — за исполнительность и честность, начмед — за то, что Георгиев всегда давал ему деньги в долг. Надежный парень, и в предсмертном состоянии не к себе побрел, а в дом сослуживца.

Елькина, и.о. командира, после этих печальных событий перевели в другую часть — командиром. Начмеда Бородина тоже перевели и тоже, кажется, с повышением, он к описываемым дням закончил краткосрочную учебу.

Близнецы

Из Комсомольска-на-Амуре переместимся в Москву, из войсковой части — в Кремль.

Родители скончавшегося сына должны были получить единовременное пособие — 120 денежных окладов. По тем временам — 63 миллиона рублей. Сумма для двух провинциальных пенсионеров огромная.