Сборник работ. Девяностые

Штабная находка показалась ненадежной, но путь нащупан. Свидетель И. Бородин — начальник медслужбы в/ч 33917: «Георгиев обращался ко мне с жалобами на насморк, температуру и недомогание вне медицинского кабинета, при встречах, на разводах, совещаниях в части. На мои советы подойти ко мне в медпункт он никак не реагировал». Капитан медслужбы В. Пастин: Георгиев «диспансеризацию за 1997 г. — не проходил, лично игнорировал, о чем свидетельствует и приказ по в/ч 33917, хотя диспансеризация в соединении проходила с ноября 1996 г. по март 1997 г.».

За «халатность» Георгиеву — «строго указать». Странно: приказ — от 29 декабря 1996 года, более чем за три месяца до окончания диспансеризации. Досрочный «приказ командира в/ч» подписал не командир и даже не нач. штаба, а Недоспасов, автор небылицы о сотрясении мозга.

Сумасшедший дом: офицер «на совещаниях» жалуется врачу на здоровье, а в медпункт, рядом, не идет, ждет следующего совещания, чтобы опять пожаловаться.

А вот и пропавшая медицинская книжка: бывал Георгиев у врачей, в том числе и в декабре 1996 года, за несколько дней до приказа.

Уголовное дело благополучно закрыли: офицер сам загнал себя в могилу.

Самоубийство в рассрочку.

Как это было

10 апреля 1996 года старший лейтенант пришел в медчасть, пожаловался на опухоль. «Болеет в течение двух месяцев. Травму и предшествующие заболевания отрицает. Состояние удовлетворительное. Слева возле угла нижней челюсти опухолевидное образование, твердое, неподвижное. Размер 3x1,5 см», — так записал начмед Бородин, поставил диагноз: «Лимфаденит». Осмотрел терапевт: «Паротит». Отоларинголог: «Сиалоаденит». (В итоге малограмотный военный дознаватель Караванов в постановлении о прекращении уголовного дела поставил как диагноз не существующую в мире болезнь: «Малоаденит ушной железы слево»).

Георгиев пролежал в гарнизонном госпитале полтора месяца.

— Рассосется, — пообещали врачи с неопределенной уверенностью знахарей. И выписали.

Отец:

— Когда Дима приехал в отпуск, у него на лице была лепеха — с кулак. Я повез его в Санкт-Петербург.

В Военно-медицинской академии имени Кирова профессора ругали гарнизонных врачей: жизнь висела на волоске.

Сложнейшая операция длилась четыре с половиной часа.

Опухоль не злокачественная, хирурги строго предписали: не перетруждаться, пока организм не окрепнет.

После возвращения старшего лейтенанта откомандировали в другую часть для обучения молодого поколения.

Сергей Пошибайлов, я застал его в Старой Руссе:

— Пока Дима болел, за него оставался прапорщик Домбинов. Он любил подвыпить, и Дима из-за этого с ним ругался. Когда Дима после операции вернулся, на роте висело несколько тонн солярки, Домбинов наподписывал всего под стаканом. Это же уголовное дело. Дима очень переживал. А когда его перевели в учебную роту, опять Домбинова назначили. Остались люди, техника — два «Урагана», «Зилы» — ракетовозы, водовозки. Все можно распродать до кроватей и табуреток. Дима метался в двух ротах.

Из показаний командира автомобильного взвода лейтенанта А. Артемьева: «16 июля 1997 г. ст. л-т Георгиев мне сказал, что у него сильно болит ухо и он пойдет в госпиталь его лечить и придет после обеда. Он попросил меня покомандовать за него».

По словам Димы, врач посоветовал:

— Выпей стакан водки, и все пройдет.

«Ст. л-т Георгиев действительно прибыл в подразделение после обеда и сказал, что ухо болит еще сильнее, он вытащил вату и из уха хлынул гной».

Вид у офицера был измученный.

На второе утро он пришел в часть через силу. «Около 11 часов 17 июля ст. л-т Георгиев Д.В. обратился к командиру в/ч №11892 майору Щеголеву В.В. с просьбой отпустить его в связи с недомоганием, болью в ухе. Майор Щеголев В.В. разрешил ему убыть до 09.00 час. 18.07». (Из материалов расследования).

Старший лейтенант ушел.