Сборник работ. Семидесятые

Братья объяснили долгожительство матери и свою собственную крепость: «У нас в селе сады — как лес. Воздух! Орехи, вишня, черешня. Молоко парное, мать корову подоит — мы сразу пьём».

В этом есть правда. Но есть и ещё, я так думаю, объяснение долгожительства матери: ни один из семерых никогда ничем не огорчил её — даже в самые трудные минуты.

Херсон

1979 г.

Вспомнил имя свое

Другой такой судьбы, наверное, нет. Да не наверное — наверняка. Подобное возможно разве что в старой сказке: «В некотором царстве, в некотором государстве…»

У нас, однако, адрес вполне конкретный и не самый дальний: вологодская сторона, где разместился деревянный городок Никольск; дома — сплошь дерево, и тротуары тоже — мосточки деревянные, так легко и вольно идти по ним, куда ни пойди — все словно под гору.

Здесь в неярком, застенчивом северном пейзаже открывается тебе «природы русской чистая душа» — такая отрада во всем, и такой покой, и такое ощущение жизни…

Отсюда, от Никольска то есть, если шагать не по пыльной дороге, а напрямик через поля, перелески и овраги, четыре недлинных версты приведут в деревеньку Коныгино. Как раз здесь и жил-был крестьянский сын Михаил Смолин.

Как почти всякий сын в деревенской многодетной семье, работал он много, и работал в охотку — и в поле, и по дому. Как все мужчины, рыбачил и охотился. А ещё гармонист был отменный, а поскольку с гармонями в те годы было трудно, он своей тальянкой гордился.

Трижды подстерегал рок Михаила Смолина. Подростком пилил он с Борисом, братом, огромную, до небес, осину, и повалилась она против всякого закона прямо на Михаила. Просто чудо, что коснулась она соседних молодых ветвей и он успел отскочить. В другой раз, уже после учебы в речном училище, он плавал по северным рекам, на чужой одинокой пристани его чуть не убили — почти убили — хулиганы. Три месяца лежал он в больнице, выжил, выкарабкался.

В 1936 году Михаила призвали в армию. Домой вернуться уже не довелось, задержался в Ленинграде. Отсюда уже перед самой войной и написал матери, что, мол, все хорошо, жив-здоров, работает на заводе. Ещё написал, что собрался жениться — Варя, коныгинская землячка, тоже здесь, в Ленинграде, — приехала учиться.

Война все спутала…

А всё-таки повидала ещё мать сына. В сорок третьем из блокадного Ленинграда исхудавшего Михаила отправили на десять дней домой на поправку. Бориса не застал — воевал старший брат. Прасковья Петровна, души не чая в младшем сыне, вздыхала, глядя на него:

— Ходить не может, так и валится. Как же жить-то будешь?

Злой рок подстерёг его в третий раз. Прасковья Петровна получила извещение, что сын её Михаил Смолин пропал без вести. Ни Красный Крест, ни другие организации, куда ей советовали обратиться, ничем не могли помочь.

Послевоенная жизнь матери была недолгой: она умерла в 1950 году. До последних дней своих получала пенсию за погибшего сына.

* * *

Неизвестный солдат давно стал символом павших, их собирательным именем. Но тут — другой случай.

В самой середине войны после жестокой бомбёжки солдат был тяжело контужен — напрочь забыл и родство свое, и имя, и век, в который живёт. В небытии, словно одушевлённый предмет, он пребывал в госпиталях и больницах месяцы, годы, десятилетия. Если точно — тридцать пять лет! Из них около тридцати живой солдат был Неизвестным.

Последние семнадцать лет он пролежал в Кувшиновской больнице, под Вологдой. Вот некоторые страницы истории болезни. «В контакт ни с кем не вступал. Целыми днями стоял в столовой в одной позе. Мышление разорванное. На вопросы отвечает не по существу, прислушивается к чему-то…» «Жалуется на беспричинное чувство страха, на головные боли. Дезориентирован. Контакту мало доступен, ни с кем не общается. Сидит неподвижно, безучастен ко всему. Прислушивается к чему-то. Погружён в мир своих переживаний».

Перевернём несколько десятков страниц, пропустим полтора десятка лет жизни. «Спокоен. Бредовых идей активно не высказывал. Контакт с больными формальный». (А всё-таки уже есть — контакт!). «В месте пребывания и во времени ориентируется неточно». (А всё-таки частично уже ориентируется!). «Контакту доступен».

Эти записи только в малой мере помогут понять, чего стоила человеку его собственная жизнь. И все эти годы рядом с ним была Раиса Геннадиевна Варакина — врач. Когда в памяти больного из глубокой темноты стали проступать наконец очертания детства, он подошёл к ней:

— Я не Виктор, — сказал он, — Раиса Геннадиевна, я вспомнил. — Я Михаил. Михаил Смолин.

На дворе стояла счастливая весна счастливого 1970 года.

Вспомнив по крохам детство и юность, Михаил Смолин решил написать домой письмецо.

«Здравствуйте, мамаша Прасковья Петровна», — диктовал он соседу по койке.

Адрес на конверте был вполне конкретный: сельсовет, Смолиной Прасковье Петровне. Письмо вернулось обратно, поскольку опоздало на двадцать лет.

Но уже врач Варакина написала письмо в Коныгино, проверяя вернувшуюся память больного.