— Друзья, — сказал Доктор свистящим шепотом, — мы побеждены! У нас нет лекарства от такого рода яда. Если бы мы изучали больные ткани ради человечества, как сказал бы наш друг Мейсон, у нас был бы шанс на победу. О, хорошо! Это все было весело, пока продолжалось, но нашлось то, что победило нас.
— Что-то? Есть ли что-то?
Шестиугольная панель была открыта, и глубоко в нишу в стене Доктор просунул руку. Собрав все свои убывающие силы, он с огромным усилием выдавил хриплый возглас из сжавшейся гортани:
— Представьте! Mes enfants (дети мои (фр.)! — обратился он к троице, погруженной в свои отдельные чистилища, — Короткая и веселая жизнь!
Его рука, погруженная по плечо в нишу в стене, медленно повернулась.
Последние слова трактирщика
Владелец отеля для путешественников в деревне, который в наши дни становится разговорчивым с каким-нибудь любимым гостем, может указать на Плато, когда его окутывает ночь, и описать его как место, любимое дьяволом.
— С ночи большого взрыва там не осталось ничего, кроме руин, — объясняет он.
— Двое мужчин, которые отправились на разведку, пропали бесследно в тот момент, когда вошли в ворота, а остальные из нас старались держаться на расстоянии. Никто не посмеет приблизиться к этому месту. Наконец Военное министерство прислало эксперта. Он сказал, что Плато было битком набито каким-то ядом, который осел и все отравил. «Ничто не сможет жить там годами» сказал он.
— Итак, мы пошли и возвели высокую стену с множеством предупреждающих знаков, прямо вокруг старой стены; но в этом нет необходимости, на самом деле. Иди-ка попробуй найти кого-нибудь, кто согласиться пойти туда за деньги добровольно!
— Хотели бы вы исследовать, — многозначительно спрашивает он, — Места, где не растет зеленая трава и виноградные лозы не покрывают стен? Где птицы больше никогда не поднимаются, если они садятся там? Конечно, вы бы не стали! Это проклятое место, в котором водятся привидения, говорю вам!
И тогда добродушный владелец задумывается.
— Был когда-то пожилой человек, остановившийся здесь по пути туда, почти год назад. Сказал, что его друг там, на Плато. Он был порядочен и честен. Интересно, что случилось с тем человеком?
Он слегка дрожит.
— Давайте войдем и включим свет, — предлагает он, — От этой проклятой темы у меня мурашки по коже!
Эдвин Балмер и Уильям Б. Макарг
ЧЕЛОВЕК, СТОЯЩИЙ ВЫШЕ
Первая настоящая снежная буря этой зимы обрушилась на Нью-Йорк с Атлантики. В течение семидесяти двух часов, как понял Рентленд, главный клерк в бродвейских офисах Американской сырьевой компании, из записи, которую он делал для президента Уэлтера, ни один корабль из дюжины ожидаемых из иностранных портов не смог добраться до доков компании в Бруклине, сообщается в «Сэнди Хук». И за последние пять дней, в течение которых штормовые предупреждения метеорологического бюро оставались неизменными, ни один из шести пароходов, закончивших разгрузку в доках неделю назад, не осмелился выйти в открытое море, за исключением одного, «Елизаветинской эпохи», который вышел из пролива в понедельник вечером.
На суше шторм был едва ли менее разрушительным для бизнеса крупной компании-импортера. С утра вторника отчеты Рентленда о грузах в вагонах и поездах, которые ежедневно покидали склады, представляли собой монотонную страницу о застопорившихся составах. Но до того пятничного утра Уэлтер — большой, с бычьей шеей, толстогубый повелитель людей и денег — переносил все накопившиеся за неделю неприятности со спокойствием, почти с презрением. Только когда главный клерк добавил к своему отчету незначительный пункт о том, что пароход водоизмещением 3000 тонн, Елизаветинская эпоха, который как выяснилось в понедельник вечером, вошел в Бостон, и внезапно что-то «сломалось» во внутреннем офисе. Рентленд услышал, как секретарь президента позвонил в Бруклин Роуэну, суперинтенданту дока, он услышал тяжелые шаги Уэлтера, ходившего взад и вперед по кабинету, его хриплый сердитый голос и вскоре после этого ворвался Роуэн. Рентленд больше не слышал речи. Он вернулся в свой личный кабинет и позвонил по телефону начальнику станции на Центральном вокзале.
— Семичасовой поезд из Чикаго? — настороженно спросил клерк.
— Он пришел в 10:30, как и ожидалось? О, в 10:10! Спасибо!
Он повесил трубку и открыл дверь, чтобы перекинуться парой слов с Роуэном, когда тот выходил из кабинета президента.
— Они телеграфировали, что «Елизаветинская эпоха» не смогла выйти за пределы Бостона, Роуэн, — воскликнул он с любопытством.