Сброд

– Смотрите-ка! – не унимался Батурий – Он обещал жизнь человеку, долгие годы разбойничавшему в моих землях! А с чего ты взял, что можешь себе такое позволить?! Так, хватит с меня! Ты подготовил ловушку? Хорошо. Я, так и быть, дам тебе возможность окончить это дело. Но тысяча твоя нужна мне в походе, так что она уйдёт с остальной дружиной. Возглавит её теперь твой помощник – Виктор. Наконец в этом подразделении воцарится порядок! А тебе, Волибор, я оставлю три сотни ополченцев. Нашлись, наконец, «витязи», под стать такому «полководцу»! С твоим умом блестящего стратега, ты вполне сумеешь справиться с задачей, даже с такими «воинами» в подчинении! (Далее князь говорил, повернувшись в сторону своих советников) А если этот атаман, который обещал привести оставшихся разбоев в ловушку, всё же исполнит обещание, пускай ожидает моего возвращения здесь, в Кременце, со всеми удобствами расположившись в пыточной камере! Пусть дурачок обработает его так, чтоб сбежать не смог! Только, чтоб не сдох до моего возвращения…

– Прости, великий князь! – кротко оборвал Батурия Феофан – Прошу: поумерь свой гнев! Есть ещё важные вопросы, требующие твоего внимания. А с этим, я уверен, уже всё понятно. Позволь же, дабы не терять времени понапрасну, мне лично отвести, и представить Волибора его новым людям. Ты же, тем временем, продолжишь Совет.

– А-а-а, уводи! – махнул рукой Батурий – Только злит меня зря! Дел важных, и вправду невпроворот…

Феофан, приказав Волибору кивком головы следовать за собой, степенно направился к парадным дверям. Опальный тысячный, молча встал с колена, и пошёл следом. Взгляд его был понурым, но спина оставалась прямой, а плечи расправлеными.

– А вы останьтесь, – бросил Феофан четверым сотникам, в замешательстве топтавшимся у выхода –Вернётесь к остальным вместе с новым тысячным. За одно и волю князя засвидетельствуете…

Те лишь молча обменялись прощальными взглядами с бывшим начальником. От этих взглядов у Волибора защемило сердце. И вовсе не из-за потери высокого чина, благ от которого в отличие от более «благородных» тысячных, он так и не ощутил в полной мере. Его беспокоила дальнейшая судьба людей, ставших для него семьёй. Он понимал, что теперь его попытаются сжить со свету, но беспокоила Волибора сейчас ИХ судьба. Судьба тех, кого ОН приучил думать свободно, и говорить открыто, без унизительного раболепия, требуемого от своих подчинённых другими тысячными. И дело было не в доброте душевной, а в глубоком убеждении, что человек, мыслящий свободно, в военном деле принесёт больше пользы, чем раб, которому запрещено шевелить мозгами по какому бы то ни было поводу (дескать, за него уже подумали, а его дело – только молча выполнять приказы). Но теперь, под началом Виктора, его сотникам и простым воинам, придётся заново расставлять для себя приоритеты в выполнении поручений. Скоро они поймут, что главное, это не качество выполнения задачи, а проявление безостановочной старательности, и умение молча выслушивать многочисленные обоснованные и необоснованные укоры и оскорбления, исходящие от вышестоящих чинов. От этих невесёлых мыслей бывшего тысячного отвлёк Феофан, решивший завести беседу, пока они степенно шли коридорами Кременца. Голос советника, был наполнен сочувствием, и даже, вроде бы, неким извинением, как будто он очень хочет помочь, но не знает чем… А от того, пытается хотя бы утешить:

– Очень жаль, что так вышло, уважаемый тысячный. Князь, из-за этого случая в Радовеже совсем взбеленился! Мне даже как-то неудобно, что выбор Батурия, в вопросе Вашей замены, пал на моего сына. Другой бы только рад был, а мне вот страшно неудобно… Но прошу Вас, не отчаивайтесь! Вы обладаете серьёзным боевым опытом, и несомненным административным талантом. Кроме того, некогда вы спасли жизнь нашего владыки на поле боя! Уверен: очень скоро немилость Батурия к Вам, снова сменится признанием и доверием в его сердце! Лично я в этом твёрдо уверен, и буду ежедневно молиться Исе, дабы случилось всё это, как можно раньше!..

Придворный хитрец разливался в подобных речах всю дорогу, а Волибор только молча слушал. За время пребывания на должности тысячного, что так или иначе подразумевало присутствие в придворной среде, он хорошо усвоил повадки этой породы. Бывший тысячный прекрасно понимал, что именно близкий к княжьему телу папаша, пропихнул своё сопливое чадо на его место, и ни о каком сожалении речи быть не может. Опасаться опального тысячного, пытаясь скрыть свой след в этой истории, человеку, положения Феофана, тоже незачем. Все эти сладкие увещевания, были просто рефлекторной «зачисткой хвостов», привычка к которой вросла в характер советника, в ходе успешной многолетней карьеры придворного интригана. Дело было сделано, опасаться было нечего, но выучка профессионального коррупционера требовала, на всякий случай, официального заявления потерпевшей стороне о своей полной непричастности к произошедшему. Даже при условии очевидности обратного.