Сброд

Глава 9 Безмогильный черт

Белое полотно хлопало так громко, что сомнений нет: оно точно вернется и раструбит на всю округу, как понравилось в Чертовом Кругу. Или просто нынче сильный ветер. На пороге шатра оказался Ярослав. Кормилец перевел взгляд, не поднимаясь в цветастом гамаке с пестрыми подушками.

– Прогнать? – заранее предупредил Ярослав.

– Пусть войдет, – приказал Кормилец, подкидывая подушки под голову.

Ярослав пропустил очень бледного молодого человека с прозрачными бровями, большим лбом, неправильным прикусом и скрипкой. Несмотря на лето, юноша был в черной шерстяной куртке с протертыми локтями.

– Как звать? Из столицы? – спросил Кормилец.

– Матвей, – поклонился юноша. – Из столицы. Что меня выдало?

– Шлейф сырости и скуки, – ответил Кормилец и отряхнул собственные плечи как будто от перхоти.

– А я уж боялся, что в Чертовом Кругу и впрямь все веселье лишь на сцене, – улыбнулся в ответ Матвей. – Гостеприимства у господина Черных не занимать. Он, часом, не проигрался в карты? Уж очевидно, что мусье работу ненавидит, а только не пойму, отчего ж выбрал ее.

– Так он и не выбирал, – ответил Кормилец. – Единственный, у кого нет выбора. Есть те, кто заключает сделки с адом, есть те, кто родился в нем.

Матвей нахмурился. Кормилец дал время подумать.

– Он ваш сын? – предположил Матвей.

– Надеюсь, твоя смышленость придется по нраву Чертову Кругу, как и мне, – довольно закивал Кормилец. – Ярик уже рассказал, что за работенка?

* * *

Князь Черных продолжал смотреть в воду. Манила дрожащая бездна, завораживала. Руками князь опирался о края бочки да сжимал кулаки, сам того не ведая. Уж до дрожи в локтях, до выступивших жил, а все стоит князь – застыл. Где-то глубоко сидела мерзкая вошь, кусала, кромсала сердце, да так, что дай той ярости волю – не оставил бы князь камня на камне, все в труху!

Все хуже делал дальний звон, что лился с заутренней. Звонарь проклятый накануне пировал да пьянствовал, маньяк безумный, а нынче к Богу взывает! Да хоть бы в поклоне хватило пылу, чтобы лоб расшиб об пол, и потечет черный яд, а не кровь. Уж только бы духу хватило! Буди, буди совесть, звонарь! Буди в себе человека, а то твари уж завладели тобой и всем, что вверено тебе!

Вдруг рука опустилась на плечо. Игорь обернулся, уж замахнулся, да знакомое лицо осадило. Федор. Верно, тоже не спалось нынче. Так и стояли посреди двора, глядя друг на друга.

– Лошади готовы, – молвил Басманов.

Игорь отвел взгляд, повел плечом, сторонясь друга.

* * *

Шел грибной дождь.

– Чудно… – хмыкнул Федор, похлопывая Данку по шее.

Игорь же глядел не на дождь. Как выбитые зубы, рассыпался вдоль холма забор. Уж нынче гнилые доски никого не сдержат, куда ни рвался: ни внутрь, ни наружу. Заброшенный пожженный монастырь чернел горбатыми пятнами. Тени стояли как живой укор, будто бы тотчас же признали Басманова да прочих опричников.

– Уж думал, с этой-то глушью покончено. – Федор оглядывался по сторонам.

– Что чувствуешь, воротясь на пепелище? – спросил Игорь.

– Скоро свои разведешь – вот и прознаешь, – ответил Басманов да добавил еле слышно, на ветру-то: – К слову, еще можешь дать деру. Пару дней у тебя будет.

– Что мы ищем хоть? – спросил Игорь.

– Здесь видали Порфирия Убогого и еретиков евонных. Исповедуют, будто бы каждый человек носит тварь в себе. А та, нечестивая, токмо ждет, чтобы пробудиться с жажды. Стало быть, раз убогие заклеймили род людской тварями, суд над ними такой и будет. Прячутся от света божьего в обители ничейной. Верно ж говорят: «Свято место пусто не бывает». Да и…

Затих Басманов да жестом велел Игорю быть наготове. Данка уши навострила да глядит на церковь. Ни купола, ни креста, ворота выбиты, одни токмо щепки. А поверх ворот следы – босой кто ступал. Данка дыхнула, и пар поднялся.

– Свято место, говоришь? – Игорь с презрением сплюнул.

Руки сжали поводья до скрипу. Груда голых тел, а кругом уж обступило дикое зверье.

– Эй, отродье! Не за мертвыми пришли, а за живыми! – свистнул Федор.

Обернулся Степан, поглядел на Черных да Басманова, ощерился.

– Да живых-то не видать, а мертвые – вот они! – молвил Степан.

– Так будь они живыми, скрылись из виду, – ответил Басманов.

– Что верно, то верно! – присвистнул Степка. – Дружок твой больше всех нас знает, как скрываться-то! Самый жалкий червь и тот бы переломился от зависти.

– Сам не переломись, – процедил Басманов, положа руку на шашку.

Горела желчь на языке Степана, да сплюнул, ничего не сказав. Меж тем свора уж не могла пройти мимо падали.

– Он та твоя ж бабеха? – загоготала крысиная морда.

– Не-не, твоя! – ответил сиплый голос. – Чего ж не признал-то? Неохота такую-то иметь?

– Да отчего ж неохота? – Крысиная морда заржала пуще прежнего, оголив кривые желтые зубы, торчавшие вразнобой.